— А с этим ты что делать планируешь? — спросила она. — Пожалуй, ты смог бы вставить его в выступление. Я могу на нем личико нарисовать.
— Нет, с куклами я не работаю.
Раздался стук в дверь. Роза отпустила член, и Джо, перебравшись через нее, тоже спрятался под одеяло.
— Кто там? — крикнула Роза.
— Откройте! У меня тут маленький подарок для Удивительного. — Это был ее отец. Роза встала и натянула купальный халат. Затем подобрала горящую сигарету, оставленную Джо на туалетном столике, и подошла к двери.
Отец Розы стоял в коридоре, одетый для званого обеда в колоссальную кокосово-коричневую тройку из индийской льняной ткани. За плечом у него был парусиновый мешок для одежды. Дылда Муму с любопытством вглядывался в Джо, который сел на постели, натягивая на себя одеяло. Вопрос о том, подходящее ли сейчас время, чтобы отрывать двух молодых людей от дела, и не следовало бы ему зайти попозже, отцу Розы даже в голову не приходил. Он ловким бочонком закатился прямиком в комнату дочери.
— Послушай, Йозеф, — сказал Муму, поднимая мешок для одежды. — Мы заметили, что всякий раз, как ты выступаешь, тебе приходится одалживать смокинг. — Пребывая в особенно благородном состоянии духа, отец Розы был склонен употреблять царственное «мы». — И нам показалось, что на самом деле тебе следует иметь собственный костюм. Поэтому я его заказал, — заключил он, расстегивая мешок.
Пиджак был цвета неба над Пражским Градом в ясную зимнюю ночь. Брюки были той же глянцевитой, угольно-темной синевы, с ярко-золотыми лампасами. А к одному из атласно-черных лацканов была приколота золотая булавочка в форме отмычки.
— Я вроде как подумал, — сказал Дылда Муму. — В честь сами знаете кого. — Сунув руку в карман, он вытащил оттуда полумаску того же черного атласа, что и лацканы пиджака, с длинными завязками из черной ленты. — Не повредит добавить к представлению чуточку загадки.
Роза была удивлена не меньше Джо. Она так широко заулыбалась, что аж уши заломило.
— Джо, — вымолвила она, — ты только посмотри.
— Спасибо, — сказал Джо. — Я сейчас… — Прикованный к кровати своей наготой, он устроил целое шоу из попытки подняться.
— Да брось ты ему полотенце, — сказал Розе отец. — Пусть как следует нас поблагодарит.
Джо выбрался из постели, обматываясь покрывалом. Он завязал его узлом на поясе, а затем взял у Дылды Муму синий смокинг. Последовало довольно неловкое объятие, после чего отец Розы вытащил из кармана фляжку и, в результате почти безнадежного обшаривания окружающего хаоса, все же сумел найти стакан, лишь слегка запачканный отпечатком губной помады.
— За Удивительного Кавалери! — провозгласил Муму, поднимая стакан виски с розовым краешком. — Который… смею ли сказать?
— А ты посмей, — сказала отцу Роза, чувствуя, что густо краснеет.
— В общем, я просто вижу, что в такой маленькой семье, как эта, определенно найдется место для еще одного.
— Который… смею ли сказать?
— А ты посмей, — сказала отцу Роза, чувствуя, что густо краснеет.
— В общем, я просто вижу, что в такой маленькой семье, как эта, определенно найдется место для еще одного. — И Муму немедленно выпил.
Почти пьяная от счастья, Роза в тот момент наблюдала за лицом Джо, а потому ясно увидела мелькнувшую там боль.
— У меня уже есть семья, — тихо проговорил Джо.
— Ах, да… Джо, ей-богу, я же знаю. Я просто…
— Извините, — тут же сказал Джо. — Очень грубо с моей стороны. Спасибо вам большое за все. За костюм. — Он поднял смокинг. — За вашу доброту. За Розу.
Джо почти спас ситуацию, и они позволили ему подумать, будто он и впрямь ее спас. Однако не прошло и минуты, как отец Розы сбежал из спальни. А Джо и Роза, по-прежнему голые, так и остались сидеть на кровати. Оба внимательно смотрели на пустой синий костюм.
4
Последнее письмо, полученное Джо от матушки, было отправлено из почтового отделения на Островней улице, как того требовал закон, между часом и тремя часами дня. Гласило это письмо следующее (черные полоски в тексте отмечали грубый транзит цензорского пера):
Дорогой сын!
Это поистине головоломка, достойная лучших психиатров, что человеческая жизнь может быть абсолютно пустой и в то же самое время доверху полной надежды. После отъезда Томаса нам было бы уже незачем жить, если бы не сознание того, что он находится на пути к воссоединению с тобой в том счастливом государстве, которое столь радушно приняло тебя в своем лоне.
Всем нам настолько хорошо, насколько можно было ожидать, учитывая постоянные приступы раздражения у Танте Лу [ «Танте Лу» было семейным обозначением нацистского правительства Праги]. Твой дедушка почти полностью оглох на левое ухо из-за инфекции. Правое ухо также частично ему отказало. А потому отныне он обитает в царстве разговоров на повышенных тонах и стойкой невосприимчивости к любым аргументам. Последнее является ценным качеством для сохранения хладнокровия в окружении наших Дорогих Друзей [т. е., семьи Кацев, с которыми Кавалеры делили двухкомнатную квартиру], и порой я склонна всерьез верить, что папа только притворяется глухим — или, по крайней мере, что он намеренно организовал себе глухоту. Моя кисть так до конца и не залечилась — она так никогда и не залечится в отсутствие хххххххххх питания, — и в скверную погоду она совершенно бесполезна, однако в последнее время у нас тут был целый ряд хороших деньков, и я продолжила работу над «Новым истолкованием сновидений» , хотя [? запачканная] бумага доставляет мне ххххххххххх досаду. Мне также приходится вымачивать ленты для старой пишущей машинки в хххх.