— Но они на меня смотрят, — отозвался Джо, дьявольски в этом уверенный.
— Нет, не смотрят.
— Они смотрят сюда.
— Слушай, Джо, прекрати.
Джо продолжал оглядываться через плечо, пытаясь внедриться в сознание немцев, в их понимание игры. В результате смотрел он практически им в колени. Вскоре, даже несмотря на опьянение, немцы заметили пристальное внимание Джо, стали хмурить брови и кривиться. Один из братьев — это как пить дать были братья — щеголял сломанным носом и покалеченными, приплюснутыми ушами, что определенно указывало на его знакомство с правильным применением своих кулаков. Наконец, ближе к концу третьей четверти, Джо явственно услышал антисемитское замечание, брошенное «боксером» своему не то брату, не то приятелю. Прозвучало замечание как «вот жидовская морда». Джо встал. Затем перебрался через спинку сиденья. Следующий ряд был забит битком, и в процессе расчистки дороги Джо заехал в ухо одному из своих соседей. Почти теряя равновесие, он перевалился в немецкий ряд. Немцы рассмеялись, а подлокотник сиденья резко ткнул Джо в бок, но он все же сумел выпрямиться, после чего, не говоря худого слова, сбил с «боксера» шляпу. Головной убор упал в лужу пролитого пива, присоединяясь к кучке шелухи от арахиса у ног второго немца. Мужчина с изуродованными ушами нешуточно удивился. Еще больше он удивился, когда Джо схватил его за рубашку у самого воротника и дернул так резко, что три пуговицы разом отскочили и со свистом разлетелись по сторонам. Однако у немца оказались длинные руки, и он сумел ухватить Джо за загривок. Подтянув Джо к себе, он одновременно влепил ему сбоку по мозгам. Затем нос Джо оказался расплющен о левое колено мужчины. В таком положении, перегнувшись через спинку сиденья, Джо и оставался — а второй немец тем временем колошматил его по спине, словно сразу двумя молотками вбивая гвозди в бревно. Прежде чем Сэмми и некоторые из мужчин, сидевших неподалеку, сумели оттащить пару немцев, те успели капитально закрыть Джо правый глаз, сломать зуб, понаставить синяков на грудную клетку и испоганить новый костюм. Затем явился охранник и выставил Джо и Сэмми с «Эббетс Филда». Они молча ушли. Джо нежно прижимал к правому глазу бумажный стаканчик со льдом. Боль была зверская. На спуске к воротам стадиона воняло мочой. Этот резкий мужской запах показался Джо ободряющим.
— Что ты творишь? — спросил Сэмми. — Ты что, совсем рехнулся?
— Извини, — отозвался Джо. — Мне показалось, он что-то такое сказал.
— Проклятье, а какого черта ты лыбишься?
— Не знаю.
Тем вечером, когда они с Сэмми отправились пообедать к Этели Клейман, Джо нагнулся за уроненной на пол салфеткой. Когда же он снова выпрямился, на щеке у него стоял яркий восклицательный знак стекшей крови.
— Тебе нужно швы наложить, — самым что ни на есть авторитетным тоном заявила его тетушка.
Джо запротестовал. Он уже признался друзьям, что боится иголок и докторов, однако правда заключалась в том, что рана на голове странным образом его укрепляла. Нет, не то чтобы Джо чувствовал, будто он ее заслужил. Просто она ему подходила. Как тщательно Джо ни прочищал рассечение, какой плотный компресс ни прикладывал, как крепко его ни завязывал, не проходило и часа, как там снова появлялась предательская красная точечка. Это было как напоминание о доме, дань стоическому отрицанию его отцом недуга, раны и боли.
Это было как напоминание о доме, дань стоическому отрицанию его отцом недуга, раны и боли.
— Все будет хорошо, — сказал Джо.
Своим пятипружинным железным ухватом тетушка молча взяла его за локоть, отвела в туалет и усадила на крышку унитаза. Затем велела Сэмми достать бутылку сливовицы, принесенную одним другом ее покойного мужа еще в 1935 году и с тех пор остававшуюся непочатой. Левой рукой слегка пригнув голову Джо, миссис Клейман его зашила. Нитка была темно-синяя — в точности того же цвета, что и костюм Эскаписта.
— Не ищи себе проблем, — посоветовала тетушка Джо, всаживая ему под кожу длинную тонкую иглу. — Не то очень скоро ты их не оберешься.
Джо кивнул и, понятное дело, незамедлительно отправился искать себе проблем. Без всякой на то причины он каждый день ездил в Йорквиль, где не счесть было немецких пивбаров, немецких ресторанов, немецких клубов по интересам, а также самих германо-американцев. Большую часть времени он просто слонялся там по округе и возвращался домой из набегов без каких-либо телесных повреждений, но порой одно цеплялось за другое, а пятое за десятое. Этнические сообщества Нью-Йорка всегда были бдительны к вторжениям разных несдержанных чужаков. Джо опять получил удар в живот — на сей раз на восточной Девяностой улице, дожидаясь автобуса. Ударом его наградил мужчина, не очень по-доброму воспринявший усмешку, которой вооружался Джо, пускаясь в свои авантюры. В другой раз, болтаясь у кондитерской, Джо привлек внимание нескольких местных пацанов. Один из этих пацанов, по причинам, никак не связанными с расизмом или политикой, пульнул ему в затылок большой влажной устрицей из старого доброго шара жеваной бумаги. Все эти мальчуганы были регулярными читателями историй про Эскаписта и обожателями работы Джо Кавалера. Знай ребятишки, по кому ведется пальба, они наверняка испытали бы сильное сожаление. Но им просто не понравился вид Джо. С безжалостной мальчишеской проницательностью они подметили, что в облике Джо Кавалера есть что-то смешное и несуразное — в его мятом костюме, в ауре накопленного и вовсю дымящегося раздражения, в курчавых завитках кое-как зализанных назад волос, что торчали точно пружины из раздолбанной заводной игрушки. Для шалунов и любителей всевозможных розыгрышей Джо выглядел сущим козлом отпущения. Еще он выглядел как человек, который ищет себе проблем.