— Мне того же самого, — сказал бармену Джо.
— Мне того же самого, — сказал бармену Джо.
— Пусть будет три штуки, — присоединилась Роза.
Бармен, любопытно изогнув бровь, вовсю разглядывал Сэмми. Примерно его ровесник, этот крепкий ирландец уже щеголял приличной лысиной. Затем бармен оглянулся на телевизор на полке над стойкой. Хотя сейчас там показывали рекламу пива «Баллантайн», ящик, похоже, был настроен на 11-й канал, тот самый, что транслировал слушания. Наконец бармен снова повернулся к Сэмми, и его темные ирландские глаза подло замерцали.
Роза сделала из ладоней рупор и приложила его ко рту.
— Эй! — заорала она. — Три бурбона со льдом!
— Я вас слышал, — отозвался бармен, доставая из-под стойки три стакана.
— И вырубите этот телевизор, уж будьте так любезны.
— А зачем? — спросил бармен с еще одной улыбкой для Сэмми. — Шоу уже закончилось.
Выхватив из сумочки сигареты, Роза выдернула одну штуку из пачки.
— Ублюдки, — прорычала она, — ублюдки. Долбаные ублюдки!
Она еще несколько раз это повторила. Ни Джо, ни Сэмми, похоже, не могли придумать, что здесь еще можно добавить. Бармен подал им выпивку, они быстро ее осушили и заказали еще.
— Сэмми, — сказал Джо. — Мне страшно жаль.
— Ага, — отозвался Сэмми. — Ничего. Все нормально. Я в полном порядке.
— Как ты? — спросила Роза.
— Не знаю. По-моему, я правда в полном порядке.
Хотя это ощущение он склонен был приписывать алкоголю, Сэмми все же заметил, что за шоком от внезапного разоблачения и неверием в случившееся вроде бы не стояло совсем никаких эмоций. По крайней мере, таких, которые он смог бы распознать и назвать. Шок и неверие: пара фальшивых равнин на съемочной площадке, за которыми лежал огромный, неизведанный простор неба, где по бескрайнему песчанику сновали армады ящериц.
Джо обнял Сэмми за плечи. Сидящая по другую сторону Роза прислонилась к Сэмми, положила голову на руку Джо и вздохнула. Какое-то время они так и сидели, подпирая друг друга.
— Нельзя ли мне поинтересоваться, почему я не слышу, как вы двое высказываете свое дикое изумление? — наконец произнес Сэмми.
Роза и Джо сели прямо. Сперва они посмотрели на Сэмми, затем друг на друга у него за спиной и дружно покраснели.
— Бэтмен и Робин? — изумленно спросила Роза.
— Это грязная ложь, — сказал Сэмми.
Они выпили еще по одной, а потом кто-то, Сэмми не был уверен, кто именно, сказал, что им лучше отправляться домой в Блумтаун, поскольку сегодня прибывали ящики Джо, да и Томми через неполных два часа должен был вернуться из школы. Последовало общее напяливание шарфов и пальто, какая-то суматоха с долларовыми купюрами и рассыпавшимися из бокалов кусочками льда. Затем в какой-то момент Роза и Джо вдруг поняли, что направляются к выходу из закусочной, но Сэмми среди них почему-то нет.
— В любом случае вы оба слишком пьяны, чтобы вести машину, — сказал им Сэмми, когда они за ним вернулись. — Садитесь лучше на поезд на станции «Пенн». А я потом приведу машину домой.
Тут Роза и Джо впервые взглянули на Сэмми с чем-то настолько близким к сомнению, недоверию, жалости, что ему страшно стало смотреть им в лица.
— Дайте мне отдохнуть, — взмолился Сэмми. — Не собираюсь я съехать на хрен в Ист-Ривер. Или что-нибудь в таком духе выкинуть.
Они даже не шевельнулись.
— Ладно, я вам клянусь! Годится?
Роза посмотрела на Джо, и Сэмми задумался, тревожит ли их только то, что он может как-то себе повредить. Может статься, они беспокоились о том, что, как только они его покинут, он направится прямиком на Таймс-сквер и попытается закадрить там какого-нибудь матросика.
Может статься, они беспокоились о том, что, как только они его покинут, он направится прямиком на Таймс-сквер и попытается закадрить там какого-нибудь матросика. И тут Сэмми вдруг понял, что он и впрямь на это способен.
Роза пододвинулась поближе и заключила Сэмми в такие жаркие и шаткие объятия, что он чуть было не слетел с табурета у стойки. Затем она зашептала ему в ухо, ее теплое дыхание припахивало жженой пробкой от бурбона.
— У нас будет полный порядок, — сказала Роза. — У всех у нас.
— Я знаю, — откликнулся Сэмми. — Идите, ребята. Я просто здесь посижу. Я всего лишь намерен протрезвиться.
Сэмми еще добрый час нянчил свой стакан, положив подбородок на ладони и упершись локтями в стойку. Темно-бурый, сардонический вкус бурбона, который поначалу казался невыносимым для неба, теперь по сути не отличался для Сэмми от языка во рту, мыслей в голове, сердца, невозмутимо бьющегося в груди.
Сэмми не был уверен, что в конечном итоге заставило его погрузиться в раздумья о Трейси Бэконе. Возможно, сыграло свою роль возрожденное алкоголем воспоминание о том пьяном вечере в «По-то» в 1941 году. Или, может статься, все дело было в единственной розовой складке, что морщила широкий загривок бармена. За многие годы Сэмми уже успел посетовать почти обо всем, что касалось его романа с Бэконом, но лишь теперь пожалел о его секретности. Необходимость скрытности и действия украдкой Сэмми принимал тогда за само собой разумеющееся и считал необходимым условием как того любовного романа, так и тех теней, каждая бледней и вороватей предыдущей, которые отбрасывали все последующие. Тогда, летом 1941 года, казалось, что стыд и крах разоблачения должны были лишить их едва ли не всего на свете. В то время Сэмми понятия не имел, что однажды он станет расценивать все то, что их любовь друг к другу вроде бы ставила под столь великий риск, — его карьеру в комиксах, отношения с семьей, вообще его место в этом мире, — как стены тюрьмы, как безвоздушную, непроглядно-мрачную твердыню, откуда не было никакой надежды на спасение. Сэмми давным-давно перестал ценить ту самую безопасность, которую ему в свое время так отчаянно не хотелось ставить под угрозу. Теперь же с него в компании с Брюсом и Диком, Стивом и Баки, Оливером Геем (как очевидно!) и Спиди сняли маску, и безопасность пропала навеки. Теперь не осталось сожалеть ни о чем, кроме собственной трусости. Сэмми вспомнил свое расставание с Трейси Бэконом на станции «Пенн» тем утром Пёрл-Харбора в купе первого класса «Бродвей Лимитед», демонстрацию традиционно-скупого мужского прощания, рукопожатие, похлопывание но плечу, аккуратное выстраивание и моделирование линии поведения, хотя никто за ними не наблюдал. Тогда они с Трейси были так тонко настроены на опасность возможной потери, что просто не могли позволить себе заметить того драгоценного, что у них было.