— Он знает, что ты его приемный отец, — сказала Роза. — Джо так говорит. — Карандаш замер. Роза продолжала лежать лицом к стенке. — Он знает, что его настоящий отец — кто-то другой. Он только не знает, кто.
— Значит, Джо ничего ему не говорил.
— Разве бы он стал?
— Нет, — сказал Сэмми. — Думаю, не стал бы.
— Пойми, Сэм, мы должны сказать ему правду, — сказала Роза. — Время пришло. Пора.
— Сейчас я работаю, — сказал Сэмми. — И больше не собираюсь об этом разговаривать.
Из долгого опыта Роза знала, что так оно и будет.
Разговор официально подошел к концу. И она почти не успела ему ничего сказать! Положив ладонь на теплое плечо Сэмми, Роза ненадолго ее там оставила. Опять был крошечный шок от припоминания прохлады его кожи на ощупь.
— А ты? — спросила Роза как раз перед тем, как наконец-то отплыть в сон. — Ты-то еще хоть ненадолго останешься?
Если ответ и последовал. Роза его уже не услышала.
13
В свои тридцать пять лет, с появляющимися в уголках глаз морщинками и хриплым от курения голосом. Роза Клей, раз уж на то пошло, была еще красивей той девушки, которую Джо все это время помнил. Она забросила тщетную и целиком ошибочную борьбу с собственным пухлым телосложением. Общее расширение розовой плоти смягчило драматический гребень носа, лошадиную длину нижней челюсти, опасные выступы ее скул. В бедрах Розы сохранилось прежнее великолепие, а ее ляжки сделались еще объемнее, и в те первые несколько дней великим стимулом для возрождающейся любви Джо также стал взгляд на ее бледные, веснушчатые груди, приподнимающиеся из чашечек лифчика с фиктивной угрозой пролиться, что предоставлялся ему одним из Розиных домашних платьев или шансом вечерней встречи в коридоре снаружи ванной комнаты. За годы своего отсутствия Джо бесконечно думал о Розе, но почему-то, мысленно ухаживая за ней или обнимая, всегда пренебрегал тем, чтобы потыкать ее веснушки, которыми Роза была так роскошно покрыта, и теперь их изобилие просто его поразило. Веснушки появлялись и пропадали на теле Розы с непостижимой каденцией звезд на ночном небе. Они так же мучительно приглашали пальцы их коснуться, как богатый ворс бархата или переливы увлажненного шелка.
Сидя за столом и завтракая, лежа на кушетке, Джо наблюдал, как Роза проходит мимо по своим домашним делам, неся метлу или брезентовый мешок для грязного постельного белья. Юбка ее напрягалась, силясь сдержать целеустремленное раскачивание бедер и ягодиц, и Джо казалось, словно некая струна натягивается внутри него на своем колке. Ибо, как выяснилось, он был по-прежнему влюблен в Розу. Его любовь к ней без всякого ущерба пережила ледниковый период подобно зверям из давно прошедших эонов, что всегда кишели на страницах комиксов и отправлялись в буйные набеги по улицам Метрополиса, Готама и Империума. Эта любовь, растаяв, произвела роскошный, поистине мастодонтский запах прошлого. Джо вновь с удивлением встретился с этими чувствами — и поразился не столько тому, что они вообще выжили, сколько их неоспоримой яркости и силе. Двадцатилетнему влюбленному кажется, что он никогда уже не будет так полон жизни. Однако, обнаруживая, что снова обладает этим погребенным сокровищем, Джо яснее, чем когда-либо, понял, что всю прошедшую дюжину лет он в той или иной степени был мертвецом. Ежедневная яичница со свининой, коллекция фальшивых бород и усов, торопливые обливания из раковины в кладовке — все эти регулярные, безусловные черты его недавнего существования теперь казались манерами некой тени, впечатлениями, оставшимися от весьма странного романа, прочтенного в сильной лихорадке.
Возвращение чувств Джо к Розе — к самой его юности — после столь долгого отсутствия должно было стать причиной для восторга, однако Джо испытывал по этому поводу ужасные муки совести. Ему не хотелось становиться тем самым разрушителем семьи за рулем «фиата», в аскотском галстуке, с озорным огоньком в глазах, что служил оплотом Розиных рассказов. Да, верно, за последние несколько дней Джо потерял все иллюзии касательно брака Сэмми и Розы (который, как мы склонны делать с упущенными возможностями, он стал с годами идеализировать). Крепкая пригородная семья, которую Джо из своего далека (отчасти скорбно, отчасти с удовлетворением) мыслил себе по ночам, вблизи оказалась куда более обычного сложной и проблематичной. Тем не менее, что бы между ними ни происходило, Сэмми и Роза были женаты, и уже очень немало лет. Они совершенно определенно составляли пару.
Они совершенно определенно составляли пару. Они похоже говорили, используя домашний жаргон («телик», «фасолька» и т. д.), перекрикивая и перебивая друг друга, заканчивая друг за друга предложения. Порой они одновременно обрушивались на Джо, излагая параллельные, дополняющие друг друга версии одного и того же рассказа, и Джо малость терялся в скучновато-супружеском лабиринте их разговора. Сэмми готовил Розе чай и приносил его ей прямо в студию. А Роза с угрюмой методичностью гладила Сэмми рубашку как раз перед отходом ко сну. Таким образом, Сэмми с Розой разработали замечательную систему производства комиксов в качестве пары (хотя они редко напрямую сотрудничали в создании конкретного рассказа, как Кавалер и Клей). Сэмми выдвигал пункт за пунктом из того неистощимого запаса дешевых, надежных и эффективных идей, которым Бог обеспечил его от рождения, а Роза проговаривала их в сюжет, обеспечивая мужа постоянным потоком улучшений, причем ни один из них, похоже, не сознавал, что исходят они именно от нее. И Сэмми панель за панелью проходил с Розой страницы ее собственных историй, критикуя ее рисунки, когда они слишком уж усложнялись, и лестью сподвигая жену сохранять простую и сильную линию, стилизованную, нетерпеливую с деталями, которая и составляла ее конек. Роза и Сэмми не так часто бывали вместе (не считая, понятное дело, постели, места, остававшегося источником великой тайны и интереса для Джо), но когда все же бывали, то казались очень увлечены друг другом.
Так что казалось немыслимым, чтобы Джо вмешался и сделал заявку, которой от него требовала вновь пробудившаяся в нем любовь. Однако ничего другого он придумать не мог, а посему просто слонялся по дому в непрерывном состоянии воспаленного смущения. В госпитале на Кубе Джо испытал благодарную страсть к одной из медсестер, прелестной экс-светской даме из Хьюстона, известной как Масса из Техаса, после чего провел мучительный месяц в бухте Гуантанамо, пытаясь удержаться от эрекции всякий раз, как она приходила обтереть его губкой. С Розой у него теперь происходило что-то вроде того. Джо все время пытался выбросить из головы определенные мысли, приглушить свои чувства. У него постоянно болели желваки на щеках.