Ключевой фрагмент стенографического отчета о слушаниях гласит следующее:
СЕНАТОР ХЕНДРИКСОН: Скажите, мистер Клей, знакомы ли вам персонажи комиксов, известные как Бэтмен и Робин?
МИСТЕР КЛЕЙ: Конечно, сенатор. Это хорошо известные и весьма удачные персонажи.
ХЕНДРИКСОН: Любопытно, не попытались ли бы вы охарактеризовать для нас их взаимоотношения?
КЛЕЙ: Охарактеризовать? Извините… я не…
ХЕНДРИКСОН: Они живут вместе, не так ли? В большом особняке. Одни.
КЛЕЙ: По-моему, там есть дворецкий.
ХЕНДРИКСОН: Но ведь они, как я понимаю, не отец и сын, верно? И не братья. Не дядя и племянник. Короче говоря, между ними нет подобных родственных отношений.
СЕНАТОР ХЕННИНГС: Возможно, они просто добрые друзья.
КЛЕЙ: Прошу прощения, сенаторы, прошло уже много времени с тех пор, как я читал этот комикс, но насколько я помню, Дик Грейсон, то есть Робин, описывается там как подопечный Брюса Уэйна, или Бэтмена.
ХЕНДРИКСОН: Значит, он его подопечный. Н-да. И в комиксах про супергероев есть немалое число подобных взаимоотношений, не так ли? Как у Дика и Брюса.
КЛЕЙ: Честно говоря, я не знаю, сэр. Я…
ХЕНДРИКСОН: Так-так, посмотрим… Не могу в точности вспомнить, какое это у нас вещественное доказательство. Мистер Кленденнен, вы не… спасибо.
Директор-распорядитель Кленденнен извлекает на свет вещественное доказательство номер 13.
ХЕНДРИКСОН: Бэтмен и Робин. Зеленая Стрела и Спиди. Человек-Факел и Торо. Монитор и Либерти Кид. Капитан Америка и Баки. Вам кто-то из них знаком?
КЛЕЙ: Да, сэр, конечно. Монитор и Либерти Кид были в свое время моим творением, сэр.
ХЕНДРИКСОН: В самом деле? Вы их придумали?
КЛЕЙ: Да, сэр. Но тот комикс давно загнулся. По-моему, лет восемь-девять тому назад.
ХЕНДРИКСОН: И за все эти годы вы создали немало подобной шелухи, не так ли?
КЛЕЙ: Шелухи? Простите, я не…
ХЕНДРИКСОН: Так-так, посмотрим… Ректификатор и Малыш Мак, Парень-Усилитель. Дровосек и Колобаха. Аргонавт и Ясон. Одинокий Волк и Котяра.
КЛЕЙ: Вообще-то эти персонажи — Ректификатор, Дровосек, Аргонавт — уже существовали, они были созданы другими. Видите ли, я просто брал эти персонажи, когда начинал работать у соответствующих издателей.
ХЕНДРИКСОН: И незамедлительно обеспечивали их, гм, подопечными, не так ли?
КЛЕЙ: Вообще-то да, но это обычная процедура, когда вы беретесь за комикс, который не… который, так сказать, немного потерял разгон.
Видите ли, я просто брал эти персонажи, когда начинал работать у соответствующих издателей.
ХЕНДРИКСОН: И незамедлительно обеспечивали их, гм, подопечными, не так ли?
КЛЕЙ: Вообще-то да, но это обычная процедура, когда вы беретесь за комикс, который не… который, так сказать, немного потерял разгон. Вам требуется малость там все оживить. Требуется привлечь читателей. Дети любят читать про детей.
ХЕНДРИКСОН: А правда ли, что у вас есть определенная репутация в сфере комиксов на предмет особого неравнодушия к мальчикам, закадычным дружкам супергероев?
КЛЕЙ: Я не знаю… никто и никогда…
ХЕНДРИКСОН: Скажите, мистер Клей, знакома ли вам теория доктора Вертхама, по поводу которой он вчера давал показания? Должен признаться, лично я склонен уделить данной теории определенное доверие. Особенно после того, как вчера вечером я пролистал некоторые ваши комиксы про уже упоминавшегося Бэтмена. Разве не очевидно, что взаимоотношения Бэтмена с его подопечным на самом деле являются тонко завуалированной аллегорией педофильского извращения?
КЛЕЙ: [неразборчиво]
ХЕНДРИКСОН: Извините, сэр, но вам придется…
КЛЕЙ: Нет, сенатор, должно быть, ту часть показаний я как раз пропустил.
ХЕНДРИКСОН: И книгу уважаемого доктора вы, я так понимаю, не прочли.
КЛЕЙ: Еще нет, сэр.
ХЕНДРИКСОН: Следовательно, лично вы никогда не осознавали того, что, облачая этих высоченных, мускулистых молодых парней в обтягивающие брюки и отправляя их вместе летать по небесам, вы неким образом выражали или пытались распространить собственные… психологические наклонности.
КЛЕЙ: Боюсь, я не… это вовсе не те наклонности, сенатор, которые мне знакомы. При всем моем уважении, если позволите, меня возмущает…
СЕНАТОР КЕФОВЕР: Бога ради, джентльмены, давайте двигаться дальше.
18
За всю свою жизнь до этого самого дня Сэмми только раз напивался — в том большом доме на продуваемом всеми ветрами отрезке джерсийского берега, в тот вечер перед атакой на Пёрл-Харбор, когда он поддался соблазну сперва среди красивых, а потом среди злых мужчин. Тогда, как и сейчас, Сэмми наклюкался главным образом потому, что от него как бы этого ожидали. После того, как секретарь освободил его от присяги, он развернулся лицом к полному залу озадаченно разевающих рты американцев. У Сэмми было такое чувство, как будто содержимое его головы оказалось выдуто подобно спиртному в пасхальном яйце через некое тайное булавочное отверстие. Однако прежде чем у него появился шанс увидеть реакцию публики — и друзей, и незнакомцев (отвратят они глаза или вопьются в него гневными взорами, отпадут их челюсти в гневе и удивлении или они просто кивнут с пресвитерианской чопорностью или с любезным благодушием, ибо все это время они знали о том, что он лелеял пагубное для молодежи желание топать вокруг величественного особняка с юным закадычным дружком, да еще в гармонирующих смокингах), — иными словами, прежде чем Сэмми получил шанс начать культивировать ощущение того, кем он отныне собирается быть, — Джо и Роза уже упаковали его в плотный сверток, на манер похитителей малых детей окутав его комбинацией своих пальто с пачкой газет, после чего шустро выпихнули свою жертву из залы суда номер 11. Стремительно протащив Сэмми мимо газетных фотографов, вниз по лестнице, через Фоли-сквер, Джо и Роза заволокли его в ближайшую закусочную, прямиком к стойке бара. Там они с тщанием искусных флористов разместили его перед стаканом бурбона со льдом. Все это было проделано словно бы согласно некому освященному временем ряду процедур, известному всякой цивилизованной персоне, коий должен был воспоследовать в случае того события, если представители сената Соединенных Штатов публично, в присутствии телевизионных камер, распознавали в члене семьи врожденного гомосексуалиста.