В отряде ходило несколько теорий на предмет этого факта — или, возможно, на предмет самого Джо. Вообще-то Джо был всеобщим любимцем. Его любили даже те, кто больше совсем никого не любил, а таких, по мере того, как полярная ночь тянулась дальше, становилось все больше и больше. Ловкие руки Джо и его волшебные фокусы служили бесконечно обновляемым источником развлечения, в особенности для более простодушных обитателей станции «Кельвинатор». Джо был надежен, сведущ, находчив и трудолюбив, но его акцент и довольно специфический словарный запас смягчали острые грани его очевидной компетентности, а последняя была тем качеством, которое у других одаренных обитателей «Кельвинатора» могла принять агрессивную, антагонистскую резкость. Далее, было известно, хотя сам Джо мало об этом говорил, что у него невесть каким образом больше счетов с фашистами, чем у любого из них. В целом он был во многом человеком-загадкой. Однокашники Джо еще со времен учебы на Гренландской станции распространили слух о том, что он никогда не читает свою почту, что в его рундуке лежит пачка неоткрытых писем в три дюйма толщиной. Среди людей, переписка для которых была чем-то вроде болезненного пристрастия, такой слух делал Джо объектом немалого благоговения.
Некоторые утверждали, что слабость Джо в «лупе-велесе» объяснялась его недостаточным знанием английского, хотя очевидным опровержением служило здесь то, что несколько коренных американцев из их отряда были в этом отношении куда хуже Джо.
Среди людей, переписка для которых была чем-то вроде болезненного пристрастия, такой слух делал Джо объектом немалого благоговения.
Некоторые утверждали, что слабость Джо в «лупе-велесе» объяснялась его недостаточным знанием английского, хотя очевидным опровержением служило здесь то, что несколько коренных американцев из их отряда были в этом отношении куда хуже Джо. Другие винили во всем некий отстраненный, мечтательный аспект его личности, не менее очевидный им, чем любым его друзьям в Нью-Йорке — даже здесь, где любая не столь глубокая отстраненность предположительно обречена была утонуть на общем отчужденном фоне. Находились еще и такие, кто заявлял, что Джо просто-напросто предпочитает компанию псов. Во всех этих объяснениях что-то такое было, хотя сам Джо согласился бы только с последним.
Джо вообще любил псов, но подлинные чувства испытывал только к Моллюску. Серо-бурая дворняга с толстым шерстяным покровом лайки, Моллюск обладал большими ушами, склонными неприметно похлопывать, а также отважно-озадаченным выражением на мохнатой морде, которое, как объяснил Джо собачник, предполагало недавнее присутствие среди его предков сенбернара. Неудачный удар хлыстом еще во время первоначальной карьеры Моллюска на Аляске ослепил его на левый глаз, превращая этот самый глаз в молочную бело-голубую жемчужину, которой пес и был обязан своей кличкой. В первый же раз, когда Джо оказался приговорен к ночи в Собачьем городке за проигрыш в «лупе-велес», он заметил, что Моллюск, далеко в своей нише в самом конце искрящегося ледяного тоннеля, словно бы манит его к себе, садясь прямо и в жалостной манере отводя уши назад. Все псы испытывали отчаянную тоску по людской компании (друг друга они, похоже, презирали). Однако в ту ночь Джо решил лечь на участочке льда у двери в кладовку, подальше от непрестанного рычания и ворчания собак.
А затем, в середине марта, неприкосновенный запас продуктов, который они не позаботились запрятать в кладовку, оказался потерян во время первого же лютого зимнего бурана. И Джо в числе прочих выпало его разыскать. Всего в третий раз в жизни он встал на лыжи и вскоре отделился от отряда, вышедшего на поиски пропавшей тонны еды. Задул внезапный ветер, занавешивая все вокруг непроницаемой марлей снежной пыли. Вконец ослепленный и ошалелый, Джо заехал на лыжах в сугроб и со звуком гремящих колоколов и ломающихся стропил провалился сквозь лед. Тогда Моллюск, движимый наследственным сенбернарским инстинктом, сумел его разыскать. После этого инцидента Джо с Моллюском, согласно капризам «лупе-велеса», стали почти регулярными товарищами по койке. В любом случае Джо ежедневно навещал Моллюска, принося ему куски бекона, ветчину и сушеные абрикосы, к которым пес был неравнодушен. Не считая Каспера и Хока, двух собачников, которые рассматривали псов как тренер своих игроков, как Дягилев свою балетную труппу, как Сатана своих дьяволов, Джо был единственным обитателем станции «Кельвинатор», кто не считал животных всего лишь дурнопахнущим, громогласным и непрерывным источником досады.
Только благодаря тому, что он так часто проигрывал в «лупе-велес» и в результате провел столько времени с псом, в одну из ночей Джо, даже глубоко в своем отравленном сне, вдруг стал осознавать об изменении обычного ритма дыхания Моллюска.
Это изменение, отсутствие обычного басового сопения пса, равномерного и рокочущего, не на шутку Джо раздражало. Он заворочался и проснулся ровно настолько, чтобы осознать о каком-то незнакомом гудении в собачьем тоннеле, негромком и постоянном. Весь тоннель продолжал утешно гудеть, и в своем полусонном состоянии Джо чуть было не впал обратно в дрему, которая вне всяких сомнений стала бы для него окончательной. Затем он все же приподнялся и, опираясь о руку, медленно сел. Джо никак не удавалось собраться с мыслями, словно у него в голове покачивалась марлевая занавеска снежной пыли. Он также не слишком хорошо видел, а потому хорошенько поморгал и протер глаза.
Он также не слишком хорошо видел, а потому хорошенько поморгал и протер глаза. Вскоре Джо пришло в голову, что внезапное движение, которое он сделал, когда садился, должно было пробудить по меньшей мере его товарища по лежанке, который всегда чутко реагировал на малейшие движения Джо. Тем не менее Моллюск продолжал спать, а его седоватый бок медленно поднимался и опадал от неглубокого дыхания. Как раз тогда Джо осознал, что гудение, к которому он так удовлетворенно прислушивался внутри спального мешка, доносилось от электрических ламп, развешанных через равные промежутки по тоннелям. Ни разу за все ночи, проведенные в Собачьем городке, Джо не слышал этого звука, поскольку непрестанный вой и скулеж собак начисто его заглушали. Но теперь в Собачьем городке висела мертвая тишина.
Джо протянул руку и нежно шлепнул Моллюска по затылку, затем ткнул пальцем в мягкую плоть над передней лапой. Пес зашевелился и вроде бы даже негромко заскулил, но головы не поднял. Его конечности были совсем обмякшими. Джо не слишком уверенно выбрался из клети и пополз на четвереньках дальше по коридору — к лежанке Форрестала, чистокровного маламута Каспера, что унаследовал от потерявшегося Штенгеля звание Собачьего Короля. Теперь он понял, почему яростное протирание глаз ничего хорошего ему не дало: тоннель был полон дыма, что клубился и завихрялся от Ствола. Форрестал вообще никак не откликнулся, когда Джо похлопал его, ткнул и разок крепко потряс. Джо опустил ухо к груди животного. Никакого сердцебиения он различить не сумел.