— А теперь…
— А теперь он уже умер.
— Извини.
— Он был ублюдком, — сказал Сэмми.
— Что, незаконнорожденным?
— Нет, не в буквальном смысле. Это просто такое ругательство. Сволочь он был, короче. Он бросил меня, когда я был еще совсем малышом, и так и не вернулся.
— А.
— Он был сплошная мышца. Без сердца. Вроде Супермена без Кларка Кента.
— Так вот почему ты хочешь, чтобы наш парень… — Джо решил принять словечко Сэмми, — не был сильным.
— Нет! Я просто не хочу, чтобы наш парень был как все остальные, понимаешь?
— Значит, я ошибся, — сказал Джо, чувствуя, что он прав. Даже когда Сэмми именовал покойного мистера Клеймана ублюдком, в голосе его слышалось восхищение.
— А твой отец — он какой? — спросил Сэмми.
— Он хороший человек. К сожалению, он не самый сильный еврей на свете.
— Именно это им и нужно, — сказал Сэмми. — Или, к примеру, ты — как ты оттуда выбрался. Или, возможно, им нужно что-то вроде супер-Корнблюма. Эй, послушай-ка… — Он встал и принялся колотить правым кулаком по левой ладони. — Так… Так… Так… Ага. Хорошо. Погоди минутку. — Сэмми прижал ладони к вискам. Было почти заметно, как идея локтями проделывает себе путь в его голове, точно Афина в черепе Зевса. Джо сел на полу. Мысленно прокрутив у себя в мозгу последние полчаса разговора, он, словно получая прямую передачу из головы Сэмми, мысленно узрел очертания, темные контуры, балетную пластику костюмированного героя, чья сила будет заключаться в неизменной способности к невозможному эскейпу, самовысвобождению.[1] Джо как раз предчувствовал, представлял себе или странным образом припоминал этот эффектный персонаж, когда Сэмми вдруг открыл глаза. Лицо его перекосилось и раскраснелось от возбуждения. Используя его же собственное выражение, было очень похоже на то, что его кишки подняли бунт.
— Ладно, — сказал Сэмми. — Вот, послушай. — Он принялся расхаживать между чертежных столов, декламируя резким, рявкающим тенором, в котором Джо сразу узнал манеру дикторов американского радио. — Значит, для нас, это самое… всех, это самое, кто томится в оковах рабства…
— В оковах?
— Ну да. — Щеки Сэмми покраснели, и он понизил свой радиоголос. — Это типа цепей. Короче, просто слушай. Это комикс, ага?
— Хорошо.
Сэмми снова принялся расхаживать между столами, опять завел тон радиодиктора и продолжил сочинять историческую серию восклицаний.
— Для всех, кто томится в оковах рабства и — это самое — в кандалах тяжкого гнета, он приносит надежду на освобождение и обещание свободы! — Речь Сэмми теперь становилась все увереннее. — Вооруженный превосходной физической и умственной подготовкой, блестящей командой помощников, а также древней мудростью, он бродит по всему земному шару, совершая поразительные подвиги и приходя на помощь тем, кто чахнет в цепях тирании! Его… — тут Сэмми сделал паузу и бросил на Джо радостно-беспомощный взгляд, теперь уже готовый полностью исчезнуть в своей истории, — его зовут Эскапист!
— «Эскапист», — попробовал Джо.
Для его нетренированного уха это звучало довольно величественно — так звали кого-то сильного, полезного и достойного доверия. — Он мастер эскейпа в стильном костюме. И борется с преступностью.
— Он не просто с ней борется. Он освобождает от нее мир. Он освобождает людей, понимаешь? Он приходит в час тьмы. Он наблюдает из теней. Направляемый только светом… светом…
— Своего Золотого Ключа.
— Блеск!
— Понимаю, — сказал Джо. Костюм будет темный, темно-синий, синий как полночь, простой, функциональный, украшенный лишь эмблемой отмычки на груди. Джо подошел к одному из чертежных столов и забрался на табурет. Вооружившись карандашом и листом бумаги, он начал стремительно делать эскиз, закрывая мысленное веко и, так сказать, проецируя на него только что впрыгнувший ему в голову образ — мужчину в процессе приземления, гимнаста, отцепившегося от колец, чья правая пятка вот-вот соприкоснется с полом, а левая поднята и согнута в колене, чьи руки выброшены высоко над головой, ладони раскрыты. Джо упорно пытался ухватить физику того, как этот мужчина движется, как перемещаются группы его мышц и сухожилий, и тем самым сделать то, чего ни один художник комиксов доселе не делал — выковать анатомическую основу стиля и грации.
— Вот это да, — сказал Сэмми. — Ну и ну, Джо. Это славно. Это красиво.
— Он пришел освободить мир, — сказал Джо.
— Точно.
— Позволь я задам тебе один вопрос.
— Спрашивай о чем хочешь. У меня все это вот здесь. — Сэмми постучал себя пальцем по голове в самоуверенной манере, в которой Джо с болью узнал что-то похожее на повадки Томаса. А через несколько секунд, услышав вопрос, Сэмми опять почти в манере Томаса принял удрученный вид.
— В чем здесь «почему»? — спросил Джо.
Сэмми медленно кивнул, затем немного помолчал.
— «Почему», — проворчал он. — Вот блин.
— Ты сказал…
— Знаю, знаю. Знаю я, что я сказал. Ладно. — Сэмми подобрал свое пальто и прихватил последнюю пачку сигарет. — Давай прогуляемся, — предложил он.
8
Сам занавес уже легендарен — его размеры, вес, цвет темного шоколада, европейское изящество его материала. Он свисает толстыми складками подобно замерзшей воде, пролитой с арки просцениума самого знаменитого театра в самом прославленном районе величайшего города мира. Назовем город Империумом, домом увенчанного иглой здания Эксцельсиор, высочайшего из когда-либо построенных; домом статуи Освобождения, стоящей на острове в середине Имперского залива; а также домом театра «Империум-Палас», чей сказочный Черный Занавес теперь чуть подрагивает, пока справа от сцены в роскошно-густом слое его бархата приоткрывается тончайшая из щелей. В эту узкую щелку выглядывает мальчик. Его лицо, обрамленное взъерошенными желтыми кудрями, обычно доверчиво-невыразительное, морщит тревога. Нет, он не пересчитывает зрителей — все билеты проданы, как это бывает в каждый вечер нынешнего ангажемента. Он высматривает кого-то или что-то, не подлежащее обсуждению, предмет догадки, человека или существо, чье появление или присутствие весь день беспокоили их компанию.