— Точно! — Ладонью правой руки Бэкон с размаху шлепнул Сэмми по груди. — То самое! Я надеялся, что мы, знаешь, где-нибудь присядем, я угощу тебя выпивкой, а ты просто немного поговоришь со мной про Эскаписта. С Томом Мейфлауэром у меня никаких проблем.
— Да, он у тебя чертовски славно выходит.
— Так я и есть Том Мейфлауэр, мистер Клей. Потому так славно и выходит. Но Эскапист… черт побери, просто не знаю. Он… по-моему, он дьявольски серьезно все воспринимает.
— Что ж, мистер Бэкон, ему приходится с серьезными проблемами разбираться… — начал Сэмми, кривясь от собственной претенциозности. Ему казалось, он должен радоваться предложенному Бэконом шансу получить хоть какое-то влияние на радиопостановку, но вместо этого вдруг выяснилось, что он теперь еще больше побаивается Трейси Бэкона. Пришелец из страны назойливых, не терпящих перебивания, энергичных говорунов, Сэмми привык, что его вечно достают разными речугами, но ему еще никогда не приходилось сталкиваться с обращением столь адресным, просьбой столь откровенной, да еще сделанной не только для ушей, но и для глаз. Сколько он себя помнил, никто вроде Трейси Бэкона вообще никогда с ним не разговаривал. Гибкие, златовласые полузащитники при полном параде, с футбольным кубком над головой, крепкими руками сметающие все на своем пути, Браунсвилем, Флэтбушем или ремесленным училищем обычно в великом изобилии не штампуются. Сэмми встречал пару-другую таких розовокожих, культурных балбесов в кардиганах с прическами школьников во время своих кратких погружений в мир Розы Сакс, но до сих пор подобные парни к нему не только не обращались, но даже не замечали его присутствия. — В современном мире существует масса серьезных проблем. — «Боже, — подумал Сэмми, — ведь я совсем как школьный староста вещаю!» Ему следовало просто заткнуться. — Нет, я правда не могу, — сказал Сэмми, глядя на часы. Было почти десять минут шестого. — Иначе я опоздаю на обед.
— На обед? В пять вечера в пятницу? — Бэкон включил свою пятидесятиамперную улыбку. — Звучит шикарно.
— Ты даже представить себе не можешь, как шикарно, — сказал Сэмми.
2
— Флэтбуш, говоришь? — спросил Бэкон, когда они вышли из подземки, останавливаясь и оглядывая авеню у входа в Проспект-парк. — Интересно, что за зверь. И где его тут держат.
— На самом деле его по всей округе двигают, — сказал Сэмми. Они выпили по два бокала каждый, но Сэмми почему-то не чувствовал ни малейшего опьянения. Он задумался, не страх ли так ослабил действие алкоголя. И еще задумался, чего он больше боится — Трейси Бэкона или своего запоздалого появления на обеде у Этели с запахом джина изо рта, да еще с самым беспардонным в мире обманщиком на прицепе. На станции подземки Сэмми купил упаковку «сен-сена» и съел четыре штуки. — Он у нас колесный. — Сэмми потянул Бэкона за рукав голубого блейзера. — Пошли, и так уже опаздываем.
— Правда? — Бэкон лукаво изогнул бровь. — Первый раз слышу.
— Послушай, ты меня даже не знаешь, — сказал Сэмми.
— Как же ты смеешь надо мной насмехаться?
Звонясь в квартиру 2б (ключ куда-то запропастился), Сэмми вдруг понял, что он как пить дать сильно пьян. Только так можно было объяснить его теперешнее поведение. Сэмми не был уверен, когда он внес предложение, а также когда именно стало ясно, что Бэкон его принял. В баре «Сент-Реджиса», под веселым взором «Кинга Кола» Пэрриша, их разговор так стремительно вильнул в сторону от проблем Бэкона с Эскапистом, что Сэмми в упор не помнил, успел ли он предложить Трейси на сей счет какую-нибудь полезную мудрость. Как ему показалось, Бэкон почти сразу же и без всякого объявления войны завел пересказ экстравагантной басни (сам этот процесс явно по-прежнему таил для него великую привлекательность) о своем воспитании, образовании и странствиях. Как выяснилось, Трейси успел пожить в Техасе, в Калифорнии, на Филиппинах, на Гавайях, в Пуэрто-Рико, а также, совсем недавно, в Сиэтле; отец его был бригадным генералом, а мать — знатной англичанкой; он плавал на торговом судне; укрощал коней на Оаху; посещал школу-интернат, где играл в хоккей, лакросс и немного боксировал. Последнее занятие Трейси парадоксальным образом считал прискорбно лишенным фундаментальной основы в виде какой-либо цели или смысла. Все это время собственное воспитание и образование Сэмми, а также его странствия от Питкин-авеню до Серф-авеню, предупреждая его на предмет безошибочного запаха чуши собачьей, находились в состоянии войны с его природной слабостью к романтике. Пока Сэмми, ощущая во рту лечебный вкус джина, сидел и слушал, одновременно испытывая зависть и неспособность отделаться от эха радостного признания Бэкона («о, я ужасный лжец»), перед ним, несмотря на все обаяние Трейси, несмотря на его остроумных приятелей из актерской среды и стильную подружку, безотносительно к правдивости или ложности его басен, постепенно вырисовывался портрет, который Сэмми, к собственному удивлению, вскоре удалось безошибочно опознать. Это был портрет человеческого одиночества. Трейси Бэкон жил в отеле и питался в ресторанах. Приятели-актеры принимали самого Трейси и его басни за чистую монету вовсе не потому, что были настолько доверчивы, а потому, что так было проще. И теперь, ведомый безошибочным инстинктом, он почуял одиночество Сэмми. Присутствие Бэкона возле Сэмми прямо сейчас, пока он давил на кнопку звонка в квартиру 2б, было очевидным тому свидетельством. Сэмми даже в голову не приходило, что Бэкон просто пьян, что ему двадцать один год (а вовсе не двадцать четыре), а также что он, плывя по течению, попросту все выдумывает.