— Сиди, сиди. — Сэмми попытался направить ее к другому желтому стулу. Бабуля его оттолкнула.
— Уйди. Хочу стоять. Меня весь день сажают.
С кухни до Сэмми отчетливо доносилось — и едва ли могло его миновать — радостное бубуханье голоса Бэкона с лиричным верхним регистром. Постоянный град болтовни Трейси, как и аналогичный словесный понос Сэмми, явно имел ту же самую цель произвести впечатление и очаровать, но с одним ключевым различием: Бэкон действительно производил впечатление и очаровывал. С кухни то и дело приплывал отдающий жженым сахаром смех Этели. Сэмми попытался расслышать, о чем Бэкон ей говорит.
— Ну что, Бабуля, чем ты сегодня занималась? — спросил он, плюхаясь на кушетку. — Бельмонт открыт. Ходила на ипподром?
— Да, конечно, — охотно подтвердила Бабуля. — Я ходила на скачки.
— И что, деньги выиграла?
— Обязательно.
С Бабулей никогда нельзя было понять, действительно ты ее дразнишь или нет.
— Йозеф передает тебе поцелуй, — сказал Сэмми на идише.
— Очень рада, — отозвалась Бабуля по-английски. — А как там Сэмюель?
— Сэмюель? О, просто отлично, — сказал Сэмми.
— Меня оттуда пинком выставили. — Бэкон появился из кухни в фартучке для мытья посуды с узором из бледно-голубых пузырей. — Кажется, я просто встал на пути.
— Не надо больше так делать, — предостерег его Сэмми. — Вот я однажды встал на пути, когда она рулет несла, так мне потом семь швов наложили.
— Очень смешно, — сказала Этель, входя в гостиную. Развязав свой фартук, она швырнула его Сэмми. — Садись и ешь.
Обед состоял из меховой муфты, дюжины бельевых прищепок и каких-то старых полотенец, прокипяченных с кусками моркови. Тот факт, что еда подавалась с банкой свежеприготовленного хрена, позволил Сэмми заключить, что ей предполагалось сойти за тушеные говяжьи ребрышки — «фланкен». Многие кулинарные шедевры Этели можно было схожим образом раскодировать посредством приправ. Трейси Бэкон взял себе три порции. Затем очистил тарелку куском халы. Щеки его аж порозовели от наслаждения едой. Ну, если не от наслаждения, то от хрена.
— Уф-ф, — выдохнул он, наконец откладывая салфетку. — Ей-богу, миссис К., ничего вкуснее я в жизни своей не ел.
— Ты что, всю жизнь голодал? — поинтересовался Сэмми.
— Тебе хватило? — спросила Этель. Вид у нее был обрадованный, но также, как показалось Сэмми, несколько недоуменный.
— А для моей «бабки» ты место оставил? — заволновалась Бабуля.
— Место для десерта, миссис Кавалер, я всегда оставляю, — ответил ей Бэкон и повернулся к Сэмми: — «Бабка» — это десерт?
— Вечный вопрос среди моих соплеменников, — сказал Сэмми.
— Некоторые утверждают, что на самом деле это такая маленькая подушечка для коленопреклонения.
Этель встала приготовить кофе. Бэкон тоже встал и принялся убирать тарелки.
— Может, хватит? — сказал Сэмми, толкая его обратно на стул. — А то я тут из-за тебя совсем скверно выгляжу. — Он сам собрал всю грязную посуду и отнес ее на крошечную кухоньку.
— Не ставь тарелки друг на друга, — сказала его матушка вместо спасибо. — От этого донышки пачкаются.
— Я просто стараюсь тебе помочь.
— Твоя помощь хуже, чем совсем никакой помощи. — Этель поставила кофейник с ситечком на плиту и включила газ. — Отойди, — сказала она, чиркая спичкой. Хотя миссис Клейман уже лет тридцать зажигала газовые плиты, всякий раз это бывало как вход в горящее здание. Затем Этель пустила воду в раковину и сунула туда тарелки. От пузырей «лакса» поднимался обильный пар — воде для мытья тарелок, ясное дело, полагалось быть антибактериально горячей. — Он точь-в-точь, как Йозеф его рисует, — сказала она.
— Но он его не рисует.
— А у твоего кузена все хорошо?
Сэмми догадался, что ее чувства задеты.
— Знаешь, мама, он правда хотел прийти, — сказал он. — Все получилось в последний момент.
— Мне без разницы.
— Я просто сказал.
— Есть новости? Что говорит тот человек в агентстве?
— Гофман говорит, что дети по-прежнему в Португалии.
— С монашками.
В Первую мировую войну Этель, тогда еще девушку, приютили католические монахини. Их доброты она никогда не забывала, и Сэмми знал, что его матушка предпочла бы, чтобы его маленький племянник оставался с португальскими кармелитками в относительной безопасности лиссабонского приюта, чем отправлялся через кишащий подлодками океан на третьесортном пароходе с сомнительным названием. Однако на монашек, судя по всему, слишком сильно давила католическая церковь Португалии, чтобы они стали на постоянной основе заботиться о еврейских детях из Центральной Европы.
— Корабль уже туда идет, — сказал Сэмми. — Чтобы их забрать. Он пристроился в один из тех конвоев, знаешь, с пятью эсминцами ВМФ США. Джо сказал, Томас должен быть здесь через месяц.
— Через месяц. Здесь. — Матушка вручила Сэмми кухонное полотенце и тарелку. — Вытирай.
— Да, и Джо так от этого счастлив. Еще он, по-моему, счастлив с Розой. Он больше не работает как псих сутки напролет. Теперь мы зарабатываем достаточно денег, и я уговорил его бросить все книги, над которыми он работал, кроме трех.[8] А потом мне пришлось нанять еще пять парней, чтобы его заменить.
— Рада, что он успокаивается. А то просто с ума сходил. Дрался. Намеренно причинял себе боль.