Проверка доклада, написанного шерифом Монмутского округа, приводит имя последнего гостя в тот уикенд, мистера Квентина Тауля, а также дает более подробный отчет о событиях того вечера, включая определенную догадку о природе импульса, который в конечном итоге отправил Рут к телефону.
«Мисс Эблинг, — гласит доклад, — была рассержена [sic!] недавним заключением в тюрьму ее брата Карла и случайно наткнулась в одной из спален на комикс того сорта, какой она считала ответственным за многие из умственных проблем ее брата. Тогда, узнав в одном из подозреваемых автора упомянутого комикса, мисс Эблинг обрела намерение известить власти об активности, имеющей место в доме».
Интересно отметить, что несмотря на ударение, сделанное той ночью и в процессе проведения по большей части законных процедур на роли комикса в инициировании акта возмездия со стороны Рут Эблинг, единственным гостем «По-то» в тот вечер, официальной записи о чьем аресте не существует, является автор упомянутой книжки.
Сэмми впервые в жизни напился за обедом. Опьянение наползало на него так медленно, что поначалу он ошибочно принял его за ощущение счастья и результат утомления от любовных занятий. Длинный день оставил в его памяти едва ли не телесный отпечаток: холодок снаружи Мейфлауэра во время ожидания, пока мистер Лав и его друзья их подберут; чей-то локоть ему в ребра; рев и пепельный запах нагревателя кадиллака; острая струя декабрьского воздуха, задувающая в окно машины по пути; ожог от глотка ржаного виски из фляжки Джона Пая; ощутимая отметина от зубов Бэкона и отпечатки его сильных пальцев у Сэмми на бедрах. Пока он сидел за обеденным столом, поедал вареных устриц и оглядывался вокруг себя с предельно глупым, как он сам с тревогой понимал, выражением на лице, вечер окутывал его приятным смешением болячек и образов, подобных тем, что переполняют человека на самой грани сна после целого дня на открытом воздухе. Комфортно осев в этом смешении, Сэмми наблюдал за тем, как мужчины вокруг него разворачивают яркие знамена своей беседы. Вино было «Пулиньи-Монтраше» 37-го года — из ящика, прибывшего, по словам Джеймса Лава, от Поля Рейно.
— Так когда вы отбываете?
— Завтра, — ответил Бэкон. — А прибываем в среду. У меня уже назначено выступление. Кто-то из «Репаблик» должен подсесть на поезд в Солт-Лейк-Сити с моим костюмом, так что в Лос-Анджелесе на платформу сойдет уже Эскапист.
Дальше последовало весьма продолжительное поддразнивание Трейси Бэкона на предмет обтягивающих брюк, к всеобщей забаве перешедшее к вопросу о гульфике на панталонах. Лав выразил удовлетворение тем, что Бэкон продолжит исполнять роль Эскаписта на радио, пусть даже трансляция будет теперь вестись из Лос-Анджелеса. Сэмми утонул еще глубже в своих грезах, порядком заправленных славным бургундским. И вдруг за спиной у него стало что-то такое завариваться, послышался шепоток, затем приглушенный крик.
— А разве они тебя на своей мультяшной фабрике пропустят?
— Что это? — Сэмми выпрямился на стуле. — Мистер Лав, мне кажется, вас кто-то зовет. Я слышу, как кто-то произносит ваше…
— Мне искренне жаль, что приходится это делать, мистер Лав, — вдруг произнес ровный и четкий голос у Сэмми за спиной. — Но я боюсь, что вы вместе с вашими подружками находитесь под арестом.
За этим объявлением последовали краткие беспорядки. Помещение заполнилось поразительным разнообразием помощников шерифа, полисменов из Эшбери-Парка, государственных автоинспекторов, газетных репортеров. Там даже появилась пара агентов Федерального бюро расследований из Филадельфии, находившихся в очередном отпуске, выпивавших в «Варежке», придорожной закусочной в Си-Брайте, облюбованной представителями органов охраны правопорядка на побережье Нью-Джерси, и прослышавших о том, что полиция собирается разгромить гнездышко гомосексуалистов в пляжном особняке одного из богатейших людей Америки. Увидев, какими крупными и крепко сложенными кажутся некоторые педерасты, сотрудники компетентных органов испытали момент колебания, благодаря которому Квентину Таулю удалось ускользнуть.
Увидев, какими крупными и крепко сложенными кажутся некоторые педерасты, сотрудники компетентных органов испытали момент колебания, благодаря которому Квентину Таулю удалось ускользнуть. Позднее его поймали на окружной дороге. Однако лишь двое здоровяков оказали какое-то сопротивление. На Джона Пая уже наезжали дважды, и ему это надоело. Зная, что в конечном итоге это ему зачтется, мистер Пай все же не сдержался и, прежде чем смог опомниться, уже расквасил нос одному помощнику шерифа и расколотил бутылку «Монтраше» о голову другого. Он также разбил камеру репортера, работавшего на Хирста, за что все его друзья были впоследствии очень ему благодарны. Лав, в частности, этой услуги никогда не забыл, и после гибели Пая в Северной Африке, куда он отправился водить санитарную машину, ибо в армию гомосексуалистов не брали, позаботился о том, чтобы мать и сестра Пая получили достаточное обеспечение. Что же до Трейси Бэкона, то он ни секунды не раздумывал, драться ему с полицией или нет. Не раскрывая слишком уж полно подлинную историю Бэкона, которую он так усиленно старался скрыть и переиначить, можно сказать, что на заметку к полиции Трейси попал уже в возрасте девяти лет, а защищать себя кулаками научился гораздо раньше. Бэкон метнулся прямиком в корчащийся клубок дубинок, широкополых шляп, сжавшихся от страха мужчин и от души принялся махать кулаками. На его усмирение потребовалось четверо крепких полицейских, которые весьма грубо справились со своей задачей.
Пока Сэмми, слишком пьяный и ошалелый, чтобы двигаться, беспомощно наблюдал за тем, как его любовник тонет в море желто-коричневых рубашек, он вдруг неожиданно для себя тоже ввязался в яростную борьбу Кто-то ухватил его за ноги и упорно не отпускал, как Сэмми ни лягался и ни отпихивался. В конце концов нападавший все же взял верх и полностью утянул Сэмми под стол.