Довольно пухлая папка содержала в себе все десять выпусков «Радиокомикса», до сих пор появившихся в печати. К первому выпуску скрепкой было присовокуплено листов двадцать пять папиросной бумаги с плотно отпечатанным на них текстом. Там содержался доклад в форме памятки, обращенной ко всем членам лиги, за подписью Карла Эблинга, председателя нью-йоркского филиала ААЛ. Темой памятки прежде всего являлся сверхсильный мастер высвобождения, известный как Эскапист. Джо сел на стул, закурил сигарету и начал читать. Во вводном параграфе памятки Карла Эблинга сам костюмированный герой, издатель комикса и создатели Эскаписта, «жидовские карикатуристы Джо Кавалер и Сэм Клей», разом объявлялись угрозой репутации, чести, достоинству и целям немецкого национализма в Америке. Карл Эблинг прочел статью в «Сатердей ивнинг пост»,[3] подробно описывающую выдающийся успех и рост продаж ассортимента комиксов «Эмпайр», и кратко прошелся по тем негативным эффектам, которые подобная грубая антинемецкая пропаганда окажет на умы тех, в чьих руках находится будущее саксонских народов — американских детей. Дальше он привлек исключительно гипотетическое внимание своих читателей к поистине замечательному сходству персонажа Макса Мейфлауэра, по кличке Мистериозо, с тайным агентом Союзников Франчотом Тоне. После этого, однако, автор, похоже, напрочь забыл о критической нацеленности памятки. Во всех остальных параграфах Эблинг довольствовался — иного слова не подберешь — кратким описанием приключений Эскаписта от самого первого выпуска, где уточняется его происхождение, до самого последнего, только-только обрушившегося на газетные лотки. В целом резюме Эблинга было вполне четким и точным. Но самым поразительным был тот факт, что по мере того, как он месяц за месяцем продолжил добавлять новые записи к своему досье на «Эмпайр», гневные и насмешливо-пренебрежительные интонации все слабели, пока совсем не исчезли. К четвертому выпуску Эблинг прекратил шпиговать свои комментарии такими терминами, как «возмутительный» и «оскорбительный»; сами же описания становились все длиннее и детальнее.
Временами в памятке вообще шел попанельный пересказ происходящего с дословным цитированием реплик. Финальное резюме самого свежего выпуска имело четыре страницы в длину и было так капитально лишено судебной лексики, что становилось совершенно нейтральным. В последнем предложении Эблинг словно бы осознал, как далеко он отошел от первоначальной цели проекта, и с весьма непунктуальной поспешностью выдал приложение, подразумевавшее стыдливое возвращение к упомянутой цели: «Разумеется, все это обычная жидовская подстрекательская пропаганда [sic!] ». Однако Джо было совершенно ясно, что меморандум Эблинга на самом деле никакой реальной цели не служил — если, понятное дело, не считать самой экзегезы, точной аннотированной записи, десяти месяцев чистого наслаждения. Вопреки самому себе Карл Эблинг был горячим поклонником Эскаписта.
За последние месяцы Джо получил уйму писем от читателей, мальчиков и девочек — в основном, естественно, мальчиков, — рассеянных по всем Соединенным Штатам от Лас-Крусеса до Ла-Кросса, но эти письма, как правило, ограничивались обычным выражением восхищения и просьбой о подписанной карточке с изображением Эскаписта, благо что Джо в последнее время разработал стандартную позу для таких карточек. Поначалу он всякий раз изображал эту позу от руки, но затем, экономя время, стал просто копировать рисунок на фотостате и дополнять его своей подписью. Лишь прочтя меморандум Эблинга, Джо впервые понял, что его комиксы могут читать и взрослые. Он также впервые осознал всю глубину страсти Эблинга, пусть даже стыдливой и нежеланной, всю силу его школярского энтузиазма, выраженного в изобильных сносках, тематическом анализе и перечнях действующих лиц. Все это странным образом его тронуло. Джо осознал свое желание встретиться с Эблингом (и сам для себя не смог от этого желания отречься). Оглядев хаос, посеянный им в несчастной, жалкой конторе Американоарийской лиги, он испытал секундный укол сожаления.
А потом настала пора застыдиться Джо — и не только за свое, пусть и секундное, сочувствие к нацисту, но и за неопровержимый факт того, что он проделал работу, привлекшую подобного человека. На самом деле Джо Кавалер был не единственным из раннего поколения создателей комиксов, кто признал зеркальное отражение фашизма неотъемлемо-присущим в своем антифашистском супермене. Уилл Эйснер, другой рисовальщик семитской национальности, вполне осознанно облачал своего Черного Ястреба, героя воинства Союзников, в форму, смоделированную по образчикам элегантных нарядов «Эдельвейса» и «Мертвой головы». Однако Джо, пожалуй, первым ощутил стыд за прославление (во имя свободы и демократии) мстительной брутальности очень сильного человека. Многие месяцы он сам заверял себя и прислушивался к аналогичным заверениям Сэмми в том, что посредством фантазийного отфигачивания Гадлера, Гнидлинга, Гнусвера или Гитлера они приближают вступление Соединенных Штатов в войну в Европе. А теперь Джо пришлось задуматься, не навязывают ли они народу свои худшие побуждения и не обеспечивают ли воспитание еще одного поколения людей, поклоняющихся только власти и насилию.