— Ага, круто, — согласился Сэмми, внезапно начиная ощущать не столько восторг, сколько неловкость, даже легкий испуг. Что он наделал? Что замышляет Бэкон? От актера вроде бы исходил смутно-едкий, хотя и не столь уж неприятный запах. Чем это от него таким пахло? — Ну что ж… гм. Добро пожаловать.
— Вот класс! — восхитился Бэкон, направляясь к окнам, что выходили на Гудзон, черные утесы и неоновые рекламные щиты Нью-Джерси. В походке актера было что-то смутно неустойчивое, почти франкенштейновское, и Сэмми пошел вплотную за ним, заботясь о целости и сохранности местного инвентаря. Бэкон прижался лицом к стеклу, с такой горячностью расплющивая об него свой прямой, слегка остроконечный нос, что у Сэмми аж сердце екнуло. Окна были сделаны из толстого закаленного стекла, но Трейси Бэкон обладал особой маркой славного идиотизма (так, по крайней мере, вскоре стало казаться Сэмми], который действовал как амулет против подобных технологических телохранителей. Актер мог легко пробить себе дорогу на театральный балкон, который закрыли потому, что он оказался на грани обрушения, войти на любую лестницу с табличкой «Входа нет». В особенности же, как позднее выяснил Сэмми, Бэкон любил тайком соскальзывать с платформ подземки на рельсы, откуда при бледном свечении своей платиновой зажигалки невесть какими путями проникать в тоннели. Ужасной ошибкой было сегодня ночью сюда его впустить. — Признаться, я никогда не мог взять в толк, чего ради человеку в здравом уме завербовываться на такую работу… бесплатно… однако теперь… значит, ты всю эту роскошь имеешь единолично, да еще каждую ночь?
— Три ночи в неделю. Ты пьян?
— Это еще что за вопрос? — отозвался Бэкон, не уточняя, находит ли он интерес Сэмми оскорбительным, просто излишним или и тем и другим. — Я побывал здесь в свой первый же день в Нью-Йорке, — продолжил он, затуманивая выдохами стекло. — В свете дня все было совсем по-другому. Повсюду бегали дети. Сплошь голубое небо, а вон там пар. Голуби. Корабли. Флаги.
— А я в дневное время никогда здесь не бывал. То есть я вижу восход солнца. Но всякий раз ухожу задолго до того, как сюда пускают народ.
Бэкон отступил от окна. Призрачный отпечаток его черепа помедлил еще мгновение, прежде чем испариться. Затем актер направился вдоль окон к юго-восточному углу, где стоял платный телескоп. Там он нагнулся, чтобы заглянуть в окуляр. Хозяйственные мешки захрустели. Судя по всему, Бэкон совсем позабыл, что все еще их таскает.
— Да, это и впрямь нечто, — сказал он, с прищуром глядя в трубку. — Даже статую Свободы видать.
— Да, это и впрямь нечто, — сказал он, с прищуром глядя в трубку. — Даже статую Свободы видать. — Поскольку Бэкон не бросил в телескоп монетку, ничего ему там было не видать. — Представляешь, она в сеточке для волос спит. — Актер резко развернулся. На лице у него застыло выражение невинного безрассудства — совсем как у только-только научившегося ходить ребенка, который обшаривает детскую на предмет того, что бы там такое сломать.
— Ничего, если я тут осмотрюсь?
— Ну-у…
— Значит, вот здесь ты и сидишь?
По-прежнему таща пакеты и волоча за собой теперь уже безошибочный аромат спаржи, Бэкон зашел за широкий подиум, в дневное время служивший рабочим местом гидам-охранникам, которые брали у людей билеты и давали им неформальные экскурсы по прославленной панораме. Именно здесь корпус перехватчиков установил телефон, которому в случае атаки с воздуха полагалось немедленно соединить Сэмми с Кортландт-стрит. Сэмми также держал у телефона коробку с бутербродами, запасные карандаши, сигареты и дополнительные журнальные бланки.
— Вообще-то я не сижу… слушай, Бэкон, лучше бы ты не… черт, нет!
Бэкон поставил один из пакетов на подиум и снял трубку аварийного телефона.
— Алло, Фэй? Это Конг. Послушай, любимая… вот те на. А он работает.
Обежав вокруг рабочего места гида-охранника, Сэмми выхватил у Бэкона трубку и грохнул ее на место.
— Ну, извини.
— Слушай, Бэкон, могу я кое о чем тебя попросить? — сказал Сэмми. — То есть помимо того, чтобы ты ничего здесь не трогал? — Он прислонился к Бэкону как к заевшей двери, вдавил в него плечо и постепенно сместил актера с рабочего места гида-охранника. — Скажи мне, что в этих пакетах?
Бэкон опустил слегка удивленный взгляд на свою левую руку, затем на стоящий рядом пакет. Опять его подобрав, он поднес оба пакета поближе к Сэмми. Тот уловил запах масла, вина и какой-то зелени — возможно, лука-шалота.
— Обед! — сказал Бэкон.
Темное кафе топорщилось ножками перевернутых стульев. Отполированный каменный пол шуршал у них под ногами. Хромированные полоски, что окольцовывали длинную стойку, поблескивали с одной стороны от света из вестибюля. Холодильники негромко гудели себе под нос. Сумрачная и тихая атмосфера бара, похоже, подавила или, по крайней мере, слегка приглушила бравурное настроение Бэкона. Сбросив два стула на пол, актер молча принялся распаковывать хозяйственные пакеты. Один из них, как выяснилось, содержал в себе три серебристые тарелки с крышками, какие официанты в фильмах обычно закатывают в номера на прикрытых полотняной тканью тележках. В другом пакете оказались еще две тарелки и небольшая кастрюлька, забрызганная бледно-зеленым супом. Расставив на столике кастрюльку и тарелки, Бэкон извлек из пакета случайный на вид набор ложек, вилок и ножей, все тяжелые, причудливого дизайна, а также пару тканевых салфеток, заляпанных разными соками, что протекли на них из тарелок. Он также достал бутылку вина, штопор и два стакана. По одному стакану шла продольная трещина.