Джеймс Стивен был сам виновен в поведении, которое сам осуждал у Гладстона, «самого бедного и слабого из всех моих начальников с Даунинг-стрит», который «одаривал остротами и советами представителей колоний, относясь к ним, как к детям». Но даже последующие атаки на Стивена, не говоря уже про его известные клички «мистер Сверхминистр», «Мистер Метрополия» и «Король Стивен», были отданием должного его доминированию. Раздумывая над оскорблениями, которые вылила на него «Тайме» (что было мучением для столь чувствительного человека, которого жена называла «человеком без кожи», чиновник признавался в своем дневнике: Министерство по делам колоний на самом деле чуть больше, чем синоним для благородного Джеймса Стивена. Это промежуточное звено, место передышки для перелетных птиц перед дальнейшим полетом».
Оба преемника Стивена, которые длительное время занимали ту же должность, соглашались с ним: «Судьба наших колоний — это независимость». Причина была проста — самоуправление являлось естественным приложением к развитию. Но консенсус Министерства по делам колоний отражал исключительно важную перемену в судьбе Джона Булля, который теперь мог оказаться в одиночестве, без заморских приложений. Став главной державой в мире после битв при Тафальгаре и Ватерлоо, Британия консолидировала свое положение мастерской мира. Это была первая и единственная промышленная страна, она достигла пика экономического превосходства примерно в 1860 г. Тогда британцы добывали две трети мирового угля и генерировали треть пара. Их фабрики производили треть всех выпускаемых товаров (половину производства металлических изделий и хлопчатобумажной ткани). Говорилось, что страна звенит, как огромная кузница, а звук ее ткацких фабрик напоминает гул Атлантики.
Треть торговых судов, бороздивших семь морей, ходили под флагом Соединенного Королевства. При их помощи осуществлялась пятая часть всей мировой торговли. Лондон являлся столицей невидимой финансовой империи, включавшей банковское дело, страхование, брокерство и инвестиции, что давало ему долю в почти каждой стране на Земле. Этому колоссу больше не требовалась защита в виде тарифных барьеров и колониальных монополий. Ему могла бы лучше служить свободная торговля.
Евангелие Адама Смита приобрело новых приверженцев, когда его стали проповедовать харизматичные радикалы из Манчестера Ричард Кобден и Джон Брайт. Они возглавили крестовый поход среднего класса против пошлин на импорт зерна в голодные сороковые годы. И одержали победу, когда правительство «тори» сэра Роберта Пила отменило законы о пшенице в 1846 г. (в это время в Ирландии как раз случился катастрофический голод).
Отмена привела к эпохе дешевых продуктов питания для масс населения. Кобден приветствовал эту перемену, как самое важное событие со времен пришествия Христа. Принцип неограниченной свободы предпринимательства был никак не меньше, чем «Божья дипломатия».
Кобден считал, что реформы приведут к мировой реформе, принесут не только экономический прогресс и продвижение вперед, но и мир на Земле, и отношения доброй воли между людьми. Как и каждый отдельный человек, любая страна будет сотрудничать с другими через мировое разделение труда и гармонизировать конкурирующие интересы на открытом рынке. Свободная торговля станет действовать в мире нравственности, говорил этот экономист. «Она работает, как принцип гравитации во Вселенной — притягивая людей друг к другу и отталкивая в сторону антагонизм из-за расы, национальности и языка».
А колонии, висящие тяжелым грузом реликвии старого принудительного и коррумпированного порядка, сбегут от планетарного притяжения Британии. Они создадут собственные орбиты. Как считал Кобден и его последователи, владения пойдут путем Америки, которая в годы подъема забирала до четверти британского экспорта. Как сказал один свободный торговец, «мы получили в десять раз больше преимуществ от США после 1782 г., чем до того, причем без препятствий и помех». Канада же, в отличие от США, стоила метрополии 2,36 миллионов фунтов в 1833—34 гг. Она висела постоянным грузом на британской государственной казне.
Конечно, в сравнении с китом США, Британская Северная Америка являлась мелкой рыбешкой — во всем, кроме географического пространства. К 1860 г. население США (тридцать один миллион человек) превысило население Соединенного Королевства (двадцать девять миллионов). В провинциях, которые сформируют Федерацию Канады, проживало 3,3 миллиона людей — меньше, чем в городе Лондон. Они брали 3 процента британского экспорта, а их собственное производство не стоило того, что производил один лишь остров Ямайка. Так называемая «прикрепленная» полиция Канады не могла сопротивляться вторжению и наступлению Америки — не более, чем рыба способна взобраться вверх по опоре для гороха, как написал один журналист из Канады.
Единственным способом создать компактную и обороняемую границу, по ироничному мнению канадцев, могло стать протягивание на буксире островов Ньюфаундленд и Принца Эдуарда вверх по заливу Святого Лаврентия и затопление их в озере Онтарио.