Тем не менее переписка Майо, большая часть которой не была опубликована, свидетельствует о том, что он невольно руководил неразберихой на Индостане.
Вторжение государства было минимальным, поскольку Лондон инструктировал его «не заниматься бесполезными делами, снизить налоги и увеличить расходы». Даже во время вспышек голода, от которых Индия страдала между 1860 и 1908 гг., и стоивших по крайней мере тридцать миллионов жизней, людьми жертвовали ради экономики.
В дальнейшем лорд Керзон подтверждал: голод в Индии привлек не больше внимания в Британии, чем порыв ветра на озерце Серпантин в Гайд-парке. В округах Бомбей, Бенгалия и Мадрас, которые (к огорчению Майо) неизменно создавали препятствия для найма индусов, яростная ревность и разделенная власть парализовали управление. Британские гражданские служащие (зачастую — любители охоты на кабанов и джина, закончившие частные привилегированные школы), были невероятно далеки от своих подданных. Они «смотрели на Индию, как на дойную корову». Там было столько военных, которые приехали за синекурами, инспекторов, которым нечего было инспектировать, офицеров рабочих подразделений, не имевших никаких обязанностей, которые можно выполнять, что армия стала посмешищем.
Департамент общественных работ являлся олицетворением злодейства и преступности, а первые буквы названия департамента («PWD») расшифровывались, как «Грабеж без Опасности».
Майо негодовал из-за использования английской древесины для телеграфных столбов, «установленных в одном из лучших лесов в Индии». Неофициальное европейское сообщество, которое быстро росло после восстания сипаев, «совершенно не волновала страна. Они приехали сюда вытянуть столько денег из «черных», сколько смогут».
Этой амбиции по большей части способствовала британская политика. Надежды на улучшение, которые могли оставаться у вице-короля, были жестоко подавлены в 1872 г. Когда Майо инспектировал колонию для осужденных на Андаманских островах, на него совершил покушение один из заключенных.
Тело Майо в гробу, весившем две тонны, принимали в Калькутте с помпой и страстностью. Процессия прошла в молчании. Не было слышно никаких звуков, кроме поскрипывания повозки, стука копыт и шагов эскорта, в который входили моряки огромного роста в белых мундирах. Из Форта-Уильям стреляли из салютных пушек с интервалом в одну минуту. Залпы начались и с кораблей, выстроившихся в ряд на две мили в Хугли. Флаги на них были наполовину приспущены, а реи болтались и пришли в полный беспорядок. Царило «возбуждение, атмосфера была наполовину наэлектризованной». Каждое лицо белого выглядело «мрачным, как смерть». Казалось, каждое европейское сердце наполнено убийственной яростью, которой люди не испытывали со времени восстания сипаев. Фитцджеймс Стивен писал своей матери: «Когда лорда Майо закололи, думаю, что каждый человек в стране чувствовал, что его тоже в большей или меньшей степени Ударили ножом».
Майо особенно стремился покончить с состоянием «хронической анархии», господствовавшем в Джайпуре, Удайпуре, Алваре и ряде других квазинезависимых местных государств, которые занимали четверть полуострова. Он жаловался, что в этих княжествах коррупция и интриги процветают, как и во времена великих моголов.
К другому социальному злу там также можно было добавить большое количество случаев убийства новорожденных девочек.
В отличие от Майо, лорд Литтон, который служил вице-королем с 1876 по 1880 гг., искал примирения с теми, кого считал великой, наследственной индийской аристократией. Он думал, что чиновники не правы, считая, будто «мы можем удержать Индию тем, что они называют хорошим управлением». Новый вице-король верил в князей. Конечно, им следовало дать реальную власть, но, к счастью, «на них очень легко оказывать влияние, они чувствительны и подвержены влиянию символов». В частности их можно очаровать магией императрицы Индии и привязать к трону феодальными связями, золотыми медалями, шелковыми знаменами, салютом из многих орудий и всеми атрибутами королевской власти и величия.
Литтон был мелким поэтом и крупным попугаем, которого самого ослепляли украшенные драгоценными камнями видения Востока — роскошные дворцы, парады слонов, королевская охота на тигров и «изумруды, от которых у вас слезятся глаза». Но эта картина уже стала романтическим анахронизмом. Не все махараджи думали только о танцовщицах и пони для игры в поло. Некоторые были поразительно прогрессивными, причем в такой мере, что британцы их сдерживали. Более того, влияние князей на предположительно инертное крестьянство оказалось более ограниченным, чем представлял Литтон. В стране, где говорят на почти двухстах языках и шестистах диалектах, как сказал политик-парс Дадабхай Наороджи, англичане создавали «сильные национальные связи». Образованные представители среднего класса становились «естественными лидерами масс».
Несомненно, Литтон имел об этом какое-то представление, поскольку ворчал о том, что «англизированные индусы» учатся призывать народ к восстанию и вести антиправительственную агитацию. И он еще больше нацелился обеспечить верность индийских князей королеве Виктории на Имперском собрании в 1876 г.