В дальнейшем Боуэс говорил, что его начальники поддерживали и одобряли «суровое, властное и повелительное отношение к восточным людям». Он также признавал, что думал, будто «черная кровь» гарантирует определенные недостатки, «включая склонность к мегаломании».
Однако в целом цейлонцы мягко отвечали на расовый антагонизм. И хотя в конце XIX века возрожденный буддизм стимулировал национализм на Цейлоне, как и в Бирме, два народа расходились по вопросу насилия. Если бирманцы искали независимости через конфликт, цейлонцы стремились к той же цели путем сотрудничества.
Им пришлось гораздо дольше, чем народу Бирмы, учиться искусству обслуживания и удовлетворения европейцев. Уже в 1505 г. португальцы, жаждущие корицы, высадились на «самом крайнем острове Индии» (если использовать фразу Овидия). Они захватили прибрежные регионы и обратили многих жителей (например, членов рыболовецкой касты карава) в христианство. Португальцы завоевали репутацию чрезвычайно жестоких людей. Один из них прославился каламбуром во время убийства детей в Галле: «Так кричат молодые gallus». [Галле — порт на Цейлоне, gallus — петух (лат.) — Прим. перев.]
На протяжении веков сингальцы представляли первых белых захватчиков дьяволами, которые едят камни и пьют кровь. Голландцы, которые изгнали португальцев из их последней крепости в 1658 г., тоже оказались суровыми правителями. Они преследовали католиков и управляли прибрежными провинциями с безжалостной эффективностью. Британцы подозревали, что голландцы были «опасными, беспокойными или изобретательными якобинцами». Их изгнали в 1802 г., сделав Цейлон колонией короны.
Однако новые господа оказались не менее неумолимыми и безжалостными, чем старые. Для подавления восстания в Канди в 1818 г. губернатор сэр Роберт Браунригг отправился лично в сопровождении конных драгунов, перед которыми шли слоны с раскачивающимися колокольчиками. Сам он ехал в «том-джоне» — паланкине-кресле с занавесками, которое несли четыре носильщика. Его подразделение убило десять тысяч человек. Это более 1 процента от населения острова, который британцы идеализировали, как «жемчужину на челе Индии».
После того, как британцы надежно закрепились в стране, губернаторы стали проводить «отеческий деспотизм». Их целью было посадить зерно западной цивилизации и одновременно сохранить то, что было священным для Востока. Британцы редко женились на сингальских женщинах в отличие от их предшественников, которые породили кланы Фернанду, Перейра и да Силва, а заодно — целый народ бюргеров.
Но в 1830-е гг. новые правители учредили Законодательный совет, назначив туда местных жителей Цейлона, которым дали и другие мелкие должности. Британцы отменили рабство и принудительный труд. Они установили законность и порядок, время от времени устраивая репрессии. Единственное восстание, достойное так называться, произошло в 1848 г. Тогда не было убито ни одного европейца. Но двести предполагаемых бунтовщиков были повешены или расстреляны, еще большее количество высекли или заключили в тюрьмы. Губернатор учредил военные трибуналы — «инструменты террора и мести».
Колонизаторы, которые могли купить землю, инвестировали труд и наличные в торговлю и сельское хозяйство. Плантаторы являлись единственной оппозицией губернаторам, один из которых, лорд Торрингтон, говорил: они считали его способным человеком, пока цена на кофе росла, и большим дураком, если она падала.
Власти были уверены, что «кофе не может процветать без риса». Они начали восстанавливать гигантскую ирригационную систему, которая являлась чудом древнего Цейлона. Британцы отвоевали у джунглей огромные резервуары, некоторые — величиной с приличные озера.
В меньшей степени они восстановили жизненно важную сеть каналов — британцы в большей мере рассматривали их, как средство транспортировки, а не систему артерий, вен и капилляров, чтобы дать жизнь засушливому северу и востоку Цейлона. К 1850-м гг. колонизаторы соединили все основные города хорошими дорогами (при голландцах не было ни одной).
Они построили и железные дороги, которые предпочитали плантаторы. Для финансирования в этом случае даже «пошли на отчаянные меры, предлагая взимать налоги со своих». Рабочие на железной дороге платили кровью, потому что «каждая шпала устанавливалась ценой человеческой жизни». Как признавал один шотландский купец, состояние страны измерялось процветанием восьми тысяч европейцев, «но что касается благосостояния и счастья цейлонцев, то тут стояла тишина, как в полночь на Пидурутадагала» (самой высокой вершине Цейлона, с которой в ясный день можно увидеть всю береговую линию острова, почти девятьсот миль в окружности).
Однако образованная элита научилась жить с британцами, говорить на их языке, играть в их игры, приняла их привычки и извлекала пользу из империи.
Британцы решили, что Цейлоном исключительно легко управлять. Говорили, что морские державы ловили остров в сеть, словно рыбу. На протяжении 150 лет он оставался в рабстве у Королевского ВМФ. Корабли с белым военно-морским стягом безопасно вставали на якорь в великолепной гавани Тринкомали. Там с благоговейным трепетом смотрели на многообразные суда, где матросы и купцы, ведущие торговлю вокруг берега, говорили на множестве языков. Там можно было встретить арабские одномачтовые каботажные корабли, китайские джонки, патмары с Малабарского берега, дау с Коромандельского берега и цейлонские катамараны.