И в самом деле, белые в Кении создавали столько проблем, что Министерство по делам колоний уже подумывало, не выкупить ли их земли и имущество, и не вернуть ли их домой. Это оказалось бы более дешевым вариантом, как говорил Макмиллан, чем гражданская война.
Однако грубая непреклонность поселенцев оказалась более эффективной в Кении, где они держали в страхе почти всех губернаторов и наложили свою печать на колонию. В конечном счете, это принесло больше зла, чем добра. Благодаря необузданному поведению поселенцев, Белое нагорье заработало в мире репутацию упадничества. Рассказывались мрачные и сенсационные истории о сообществе, которое начинало пить на закате и пило до рассвета, использовало кокаин в качестве нюхательного табака, и так часто менялось женами, что никто не помнил последних фамилий дам. Говорили, что река Ванджохи кишит крокодилами.
Предполагалось, что клуб «Мутайга», низкое здание из розового камня, украшенное изображениями сцен охоты, выполненных сэром Альфредом Маннингсом, — это обитель порока, нечто вроде африканского «Мулен-Руж».
До короля Георг V доходили зловещие слухи о вечеринках, на которых гостям предлагали надевать «тиары или пижамы, что вам больше нравится». Он говорил, что этим людям следует знать, как себя вести, и дал указания покончить с позором сэру Эдварду Григгсу, губернатору в период между 1925 и 1930 гг.
Несомненно, сообщения преувеличивали реально происходившее. Кения рекламировалась, как игровая площадка для богатых мужчин, рай для спортсменов, «офицерская столовая» в противоположность «сержантской столовой» — Родезии. Но многих белых ни в коем случае нельзя было назвать богатыми, не то что аристократами. Некоторые едва сводили концы с концами. После демонстрации пренебрежительного отношения полковником Монтгомери Арнольд Пайс подумал: «Я боюсь, что моя благословенная дочь встретится с диким человеком из леса, который может прийти на ужин в местной одежде».
Казалось, что некоторые солдаты-поселенцы, появившиеся после войны, обречены на провал предприятия. Один планировал «организовать молочную ферму и поселить там пятьдесят быков и пятьдесят коров, которые предположительно разобьются на пары, как куропатки». В 1929 г. Марджори Перхам была шокирована, обнаружив, что Найроби полон безденежных и нуждающихся молодых белых мужчин с револьверами за поясом, в шортах или брюках гольф из рубчатого вельвета, «зеленых, оранжевых, голубых и пурпурных рубашках и ковбойских шляпах».
Однако есть много доказательств, демонстрирующих, что истории о распутстве и расточительности поселенцев далеки от необоснованности. Лорд Деламер давал ужин, на котором 250 человек употребили шестьсот бутылок шампанского. Леди Норти, супруга губернатора, танцевала на столах в клубе «Мутайга». Фрэнк Греволд-Уильямс предлагал наркотики принцу Уэльскому, а в дальнейшем его брат принц Георг получил кокаин от Кики Престон, которая «ловко управлялась с иглой». Каждый раз, когда Берилл Маркхем (под этим именем она стала известна) заводила нового любовника, одним из которых оказался еще один брат будущего короля, принц Генри, ее первый муж забивал еще один шестидюймовый гвоздь в столб у их входной двери. Вскоре там оказался весьма длинный ряд гвоздей.
Миссионеры католической церкви, судя по всему, поддались всеобщему разложению. Мейнерцхаген сомневался, что некоторые из белых отцов были белыми, но они явно были отцами.
Мать Элспет Хаксли выучила суахили по учебнику, выпущенному Обществом по распространению Евангелия. В нем содержались такие фразы: «Ленивые рабы чешутся»; «шесть пьяных европейцев убили повара».
Некоторые винили экваториальное солнце, которое действовало на нервы поселенцев, вызывая расстройства в головах. Ллевелин Повис говорил, что все сердца превратились в камень из-за горящей «головы африканской Горгоны».
Другие считали, что высота способствует прелюбодеянию. Еще некоторые верили, что скандалы у белых способствуют недовольству и неприязни черных.
Но европейцы должны были вызвать антагонизм у африканцев использованием кулака, сапога и кнута. В период между войнами нападения и даже убийства были совсем не редкостью. Поселенцы часто считали: «Если белый убьет черного, значит, достигнута достойная похвалы цель».
Их поведение в Законодательном совете тоже было агрессивным. Здесь европейцев часто подстрекал на дальнейшие крайности лорд Деламер. Они яростно осуждали врагов белого сообщества. Марджори Перхам, которая стала свидетельницей одного всплеска эмоций, решила, что Кения — патологический случай.
Это происходило отчасти потому, что европейское население было таким малочисленным— 21 000 человек к 1939 г., или 1 к 175 африканцам. В Южной Родезии было 63 000 белых жителей (в пропорции один к двадцати пяти). Кенийские европейцы постоянно жили в неуверенности, они оборонялись. Их мир представлял собой мыльный пузырь, а разреженный воздух, которым они дышали внутри, окрасился паранойей. Например, в 1920-е гг. местная пресса провела истерическую кампанию о сексуальной «черной угрозе» белым женщинам. Однако журналисты едва ли могли привести в качестве примера хотя бы один случай изнасилования, хотя белые дамы часто были склонны рассматривать своих чернокожих слуг, как «кусок дерева, и звать их в свою неубранную спальню, когда сама дама оставалась практически нагой».