Иден и дальше демонстрировал свое бессилие, улетев на Ямайку, чтобы прийти в себя, несмотря на предупреждение друга, что там «все врачи черные».
По возвращении все консерваторы приготовили для него кинжалы, а самым острым запасся Макмиллан. Но прошло достаточно времени, как пророчески высказался радикальный бунтовщик Энеурин Беван, «чтобы позволить прелести политического убийства. Даже малый Цезарь имеет право на то, чтобы уйти с надлежащим декором».
Плохое состояние здоровья явилось оправданным поводом для подачи Иденом в отставку. Консерваторы предпочли Макмиллана Р.А. Батлеру на место преемника. Эйзенхауэр тоже предпочел Макмиллана, превознося его прямоту, но не увидел двуликости Януса. В тот самый день, 10 января 1957 г., когда королева Елизавета попросила Макмиллана сформировать правительство, президент задумался. Он сказал, что с Батлером было бы проще работать, потому что «Макмиллан и Иден похожи в том, что оба не могут видеть умирание Британии как колониальной державы».
Хотя французы были в гневе от дезертирства союзника и думали иначе, сам Эйзенхауэр считал: постимперская судьба ждет Великобританию в Европе. Возможное «благословение» может прийти от Суэца, сказал он, «в форме принуждения принять Общий Рынок». Президент США считал, что следствием станет то, что Америке придется заполнить вакуум, оставленный Британией (и Францией) между Средиземным морем и Персидским заливом, пока его не заполнила Россия.
Поэтому в начале 1957 г. была провозглашена так называемая «доктрина Эйзенхауэра». Она утверждала: во имя глобальной борьбы против коммунизма Америка будет оказывать экономическую помощь, а если ее попросят, то и военную помощь странам Ближнего Востока.
Лишь немногим понравились эти неоколониальные инициативы. Насер осудил такую неофициальную версию Багдадского пакта. Арабский мир в целом опасался (и имел основания опасаться) навязывания нового господина — Дяди Сэма вместо Джона Булля.
* * *
Отступление Британии из Суэца был «позорным и вредоносным событием», сравнимым с изгнанием Византии из Александрии в 640 г. н.э., когда сарацины установили штандарт Мухаммеда на стенах столицы Египта. Многие критики Идена в то время думали, что фиаско означает конец империи. Энтони Наттинг говорил о Суэце, как о «конвульсии умирающего британского империализма». Заместитель секретаря кабинета министров по имени Бёрк Тренд решил: кризис 1956 г. был «психологическим водоразделом, переломным моментом, когда стало ясно, что Великобритания больше не способна быть великой имперской державой». Даже «тори» правого крыла были опечалены. Джулиан Эмери считал: «Разрушение национальной воли стало самой большой потерей Суэца». В дальнейшем он писал, что это означало конец Содружества как «военного или экономического блока», крушение надежд на то, что такая добровольная ассоциация может послужить неофициальной заменой империи.
Суэц дал свежий импульс «нашим врагам» в Адене, на Кипре, Мальте и «зависимых африканских территориях».
Насер дал такой же вердикт, заявляя: это поможет африканским странам «настаивать на своей независимости». Он с надеждой добавил, что случившееся исключает использование в дальнейшем колониальных «методов девятнадцатого века». Король Иордании Хусейн, который теперь смотрел на Вашингтон, воскликнул: «Какая трагедия! Настал день, когда Британия в конце концов упала с пьедестала, причем в этих местах».
Американцы тоже почувствовали, что тектонические плиты истории сместились в Суэце. Читая модного Арнольда Тойнби, а не старомодного Эдварда Гиббона, он считали: британская цивилизация ощутимо уступает их собственной, а Насер, судя по всему, является мужественным и энергичным новым азиатским Цезарем, который ответил на вызов супердержав.
Такие выводы стали для кое для кого катастрофическими. Дункан Сэндис, который стал министром обороны в правительстве Макмиллана, зашел так далеко, что сказал: «Фундаментально Суэцкий кризис ничего не изменил». Какое-то время, несомненно, он «печально вредил престижу Британии», но она не сделалась внезапно «державой второго класса». Сэндис ожидал быстрого «изменения мирового мнения в нашу пользу».
В начале 1957 г. «Экономист» высказал более умеренное предупреждение против тех, кто в то время представлял апокалипсис: «Осталось лишь немного сомневающихся в том, что Великобритания пытается играть большую роль, чем может поддерживать своими ресурсами — политическими, военными и финансовыми. На самом деле имеются признаки того, что упадок зашел слишком далеко. Кажется, есть люди, которые думают, что нашей империи, над которой никогда не садится солнце, осталось всего несколько шагов до судьбы Ниневии или Византии».
Тем, что британцы сразу же не разделили судьбу древних империй, они более всего обязаны Америке. Подозревая, что США намерены «сменить Британскую империю», Иден совершил большую ошибку с Суэцем — «не посоветовался с американцами», как намекал Черчилль. Его преемники, понимая статус своей страны, как спутника, не повторяли той ошибки — скорее, поступали наоборот. Со своей стороны Эйзенхауэр нацеливался использовать британского льва, хотя тот и был ранен, в борьбе против русского медведя. Это означало восстановление поврежденного альянса, поддержку и укрепление позиции Великобритании на Ближнем Востоке.