Черчилль подготовил выступление по радио, которое так и не пошло в эфир. В нем он описал этот эпизод, как «голодовку или фарс; ведь, насколько я понимаю, имеются сомнения насчет того, соблюдал ли он установленные им самим правила, или же нет».
Такой вид нравственного шантажа привел в ярость премьер-министра. Когда голодовка повторилась, он отправил вице-королю полную раздражения телеграмму, чтобы спросить, почему Ганди пока еще не умер.
Но махатма был мастером анорексии. Он восстанавливался после подобных изматывающих испытаний с поразительной скоростью, напоминая Эмери о том, что Байрон говорил о своей теще — она была «опасно больна; теперь она опасно здорова».
Тем временем условия в Бенгалии ухудшились и достигли ужасающего надира осенью 1943 г. В целом плохое питание и болезни из-за него убили примерно три миллиона человек. Но главный научный советник Черчилля, лорд Червелл, который считал африканцев и индусов недочеловеками, отмахивался от голода, как от статистического изобретения — точно также, как он сравнивал «изменение питания» Ганди с приемом лекарств.
Несмотря на просьбы Эмери, премьер-министр отказывался отправить хотя бы редкие суда в Калькутту. Очень мало делалось для облегчения ситуации, когда это требовалось больше всего, хотя позднее поступила американская помощь. Черчилль рассматривал отправку продуктов питания в Индию, как умиротворение Конгресса. Он считал, что «голод в любом случае недостаточно питающихся бенгальцев менее серьезен, чем голод крепких и здоровых греков». Премьер добавлял: несмотря на голод, индусы продолжат плодиться, «как кролики».
Черчилль продолжал рассуждать на эту тему, как раз когда новый губернатор Бенгалии, способный австралийский администратор по имени Ричард Кейси, отправил Уэйвеллу шокирующее обвинении в накопившихся провалах британцев в его провинции: «В Бенгалии практически нет ирригации или дренажа, средневековая система сельского хозяйства, никаких дорог, никакого образования, никаких надомных промыслов, совершенно никуда не годные больницы, никаких эффективных служб здравоохранения. Соответственно не предпринимается никаких реальных попыток справиться с малярией, которая является бичом и убийцей провинции, нет никакой подходящей техники, чтобы ликвидировать страдания и нищету. Нет даже никаких планов по исправлению этих недостатков».
Казалось, премьер-министр считает, что так им и надо. В феврале 1945 г., как записал личный секретарь Черчилля Джок Колвиль, «премьер называл индусов «мерзкой расой, защищенной своим размножением от той судьбы, которая им положена». Он хотел, чтобы маршал ВВС Берт Гаррис отправил часть своих лишних бомбардировщиков для их уничтожения». Один раз Эмери набрался достаточной смелости, чтобы сказать премьер-министру, что его отношение к Индии подобно гитлеровскому. Для нее, по словам Уэйвелла, премьер «приготовил первоклассную ракету».
Черчилль во все большей степени отчаянно хотел удержать Индию, потому что Британия теряла свое положение великой державы. США и Советский Союз начали доминировать в альянсе военного времени. Черчилль уже давно говорил, что только империя позволяет двум англоговорящим лидерам «встречаться в условиях идеального равенства, которое только и может оказаться основой для еще более высокого синтеза и еще более важной судьбы».
Он жаловался, что на Ялтинской конференции маленького британского осла зажали между мощным американским буйволом и огромным русским медведем. Черчилль с негодованием относился к желанию Рузвельта протянуть руку Сталину. Он даже отругал Энтони Идена за использованием термина «Большая Тройка», поскольку «это было напоминанием о римском триумвирате, а Уинстону не нравится, когда на него смотрят, как на Лепида». [Лепид после убийства Цезаря заключил с Антонием и Октавианом 2-й триумвират, получил в управление Африку, но вскоре был лишен всех званий. — Прим. перев.]
Поэтому, как премьер-министр сказал кабинету, солидарность империи жизненно важна.
Уэйвелл, смелый воин, который лишился глаза в Первую Мировую войну, придерживался другой точки зрения. Он считал, что недовольная и настроенная против Британии Индия может стать «незаживающей мозолью, которая будет забирать силу Британской империи».
Общественное мнение в Великобритании, как говорил Уэйвелл, не позволит ему удерживать Индостан силой. Единственная альтернатива — добиться соглашения, соответствующего реформам, проведенным между войнами, в соответствии с которым Индия может стать дружественным партнером внутри Содружества. Такой совет противоречил лелеемому кредо премьер-министра: «Передача Индии брахманской олигархии откроет шлюзы как коррупции, так и кровавой бойне». Это также продемонстрирует, что «мы — сломленная, обанкротившаяся, отыгравшая свое держава».
Поэтому Черчилль не принял совет вице-короля, хотя все одиннадцать губернаторов индийских провинций его поддержали. Он обычно недооценивал молчаливого, неразговорчивого, романтичного Уэйвелла, считая его склонным к «восточной вялости и апатии» в военных вопросах и лучше всего подходящего на должность президента гольф-клуба или ассоциации консерваторов. Черчилль постоянно пытался от него отделаться, а министры Лейбористской партии, охлажденные упрямой враждебностью Конгресса, не оказывал давления, требуя прогресса.