Черчилль и другие члены его правительства хотели отказаться от «Белой книги» по причине обыкновенной гуманности. Дафф Купер сказал в Нью-Йорке, что нацистские зверства наложили моральные обязательства на Великобританию «делать для евреев скорее больше, нежели меньше того, что она когда-либо обещала или намеревалась». Однако генерал Уэйвелл, который командовал британскими силами на Ближнем Востоке, предупреждал: любая уступка евреям распалит арабов и подвергнет опасности его и так рискованное положение. Этот аргумент приведенный в боевую готовность Черчилль не мог игнорировать. Он стал еще более убедительным в 1941 г., когда Уэйвеллу пришлось подавлять восстание в Ираке. Более того, Макмайкл, деморализованный официальными колебаниями и непостоянством, заявил своим начальникам: Еврейское агентство использует трагедию в Европе для создания государства в Палестине. Поэтому правительство в Лондоне ожесточилось. Например, оно отказалось принять 769 румынских евреев, набитых в клетки на узкой палубе «Штрумы». После затянувшейся дипломатической борьбы ржавый корабль затопили в Черном море 24 февраля 1942 г. Погибли все, за исключением двух человек. Вскоре в Палестине появился плакат, объявлявший что Макмайкл «разыскивается в связи с совершением убийства».
Сам Макмайкл избежал нескольких попыток покушения, после чего решил, что создание еврейского государства желательно. По мере накопления доказательств нацистского геноцида и другие пришли к выводу, что евреи никогда не будут в безопасности в чужеродном обществе. В Америке, где Рузвельт позволил евреям занимать высокие посты, конференция сионистов, проводившаяся в гостинице «Балтимор» в Нью-Йорке в мае 1942 г., подтвердила резолюцию Бен-Гуриона о том, что «Палестина должна стать еврейским содружеством».
В Великобритании вопрос ассимиляции евреев среди неевреев, представленный Дизраэли, который служил примером, был отвергнут его преемниками. В 1943 г. Ллойд-Джордж заявил: «Отвратительное отношение к евреям со стороны нацистов сделало любое решение, кроме создания еврейского государства в Палестине, немыслимым». В декабре следующего года Клемент Эттли принял ту же точку зрения. Но лейбористская резолюция еще показательнее. Утверждалось, что для стабильного поселения требуется перевозка людей. «Пусть арабов побуждают выехать, — говорилось в ней, — по мере того, как евреи въезжают в Палестину, которая может расшириться за Иордан».
Это было слишком подстрекательским для самого Бен-Гуриона, поскольку Эттли, как казалось, подтвердил худшие опасения арабов. Им придется заплатить долг европейцев перед евреями за пережитые теми страдания. Мусульмане будут наказаны за христианские грехи, а евреи используют свой моральный капитал для приобретения жизненного пространства в Палестине от людей, к которым они относились, как к недочеловекам. Государство Израиль будет расплатой и компенсацией за холокост, Ближним Востоком пожертвуют, положив его на алтарь империализма, чтобы успокоить нечистую совесть Запада.
Более того, казалось, что Эттли сгибается под натиском силы. Почти на протяжении года «Иргун» под руководством Менахема Бегина атаковал британские установки. В это же время остатки группы Штерна убивали британцев. Их самой известной жертвой стал британский министр-резидент на Ближнем Востоке лорд Мойн, близкий друг Черчилля. Последний разочаровался в сионизме после этого убийства и позволил сойти со сцены своему плану раздела Палестины. Сам Абрахам Штерн, известный, как «Иллюминатор», или «Яир», героический враг римских репрессий, был к этому времени застрелен. Но его мятежный дух продолжал жить в экстремистах вроде Ицхака Шамира, который планировал убийство Мойна (в дальнейшем Шамир стал премьер-министром Израиля). Он считал Германию врагом, а Британию — самым заклятым врагом. Нацисты убивали евреев, но мандатная власть, словно император Тит, уничтожала еврейский суверенитет. Современные фанатики считали, что «Великобритания играет роль Тита нашей эпохи».
Бегин прославлял роль бунтаря: «Выступать против сегодняшнего Рима, Британской империи — это самая большая революционность, которой человек может достичь».
Однако смерть Мойна вызвала такое отвращение в Палестине, что Еврейское агентство демонстративно стало сотрудничать с британскими властями до окончания войны. Хагана даже помогала ловить еврейских террористов. Нескольких они сами схватили, поместили в заключение и обращались с ними грубо и жестоко. Других передавали детективам.
Бегин ругал эту политику, как братоубийство. Хагана была Каином, подвергающим своих братьев «пыткам в стиле гестапо в апельсиновых рощах перед тем, как передать их нацистско-британской тайной полиции, руки которой «запачканы кровью миллионов, выброшенных с родных берегов в литейные цеха Майданека».
На самом деле Хагана часто сводила личные и политические счеты, а ее помощь британцам была в лучшем случае двусмысленной и сомнительной. После поражения Германии она сосредоточилась на организации незаконной иммиграции как можно большего количества из миллиона евреев, остающихся в Европе. Большинство тех, кто избежал газовых камер, часто все еще оставались за колючей проволокой в лагерях для перемещенных лиц. Они считали этот континент «одним большим крематорием». Они мечтали добраться до земли обетованной, несмотря на суровые слова Бен-Гуриона, обращенные к ним. Он сказал, что их война только начинается, а в борьбе за еврейское государство им придется действовать в качестве «политического фактора». Они должны были стать его моральной преторианской гвардией.