Местные власти поощряли такие методы. По словам предшественника Элиота в должности комиссара, сэра Артура Хардинджа, «эти люди должны научиться подчинению при помощи пуль — такова единственная школа». Он говорил, что более современная и гуманная форма образования может быть опробована позднее.
Тем временем люди на месте минимизировали потери в своих отчетах и представляли насилие в качестве «наказания» за «бунт».
Лондон не обманулся. В 1904 г. Министерство иностранных дел (незадолго до того, как оно передало контроль Министерству по делам колоний) отправило комиссару суровое предупреждение: «Правительство его величества может оправдать свое присутствие в Восточной Африке только путем самого тщательного настаивания на защите прав местных жителей».
Это были прекрасные слова, которые с большей или меньшей степенью искренности повторялись до тех пор, пока Кения не стала независимой в 1963 г. Но они противоречили другой заботе правительства — заставить колонию платить. «Безумная ветка», дорогая железная дорога между Момбасой и Кисуму на озере Виктория, открылась в 1901 г. Хотя Томас Кук вскоре продавал билеты из Лондона к истокам Нила, Транскенийская служба железных дорог казалась чуть более чем локомотивным белым слоном. Главная станция, расположенная в месте под названием Найроби, что означало «Холодный Ручей» на языке масаев, служила примером бедности трассы. Первопроходцы не собирались швырять деньги в болото, где рос папирус.
Деревня Найроби просто представляла собой последнее ровное место для сортировочной станции перед эскарпом, который поднимался вверх от петляющей долины Рифт. Они построили деревянную платформу с крышей из рифленого железа и окружили ее стоящими близко друг к другу палатками, лачугами и жестяными сараями. Из этого жалкого ядра разрослось убогое поселение на почве ржавого цвета. Оно сразу же разделилось на районы. К западу располагались бунгало, склады, офисы, магазины, гостиницы и европейский клуб. Они появились вдоль основной магистрали, неизбежно названной «дорога Виктории». К востоку находился индийский базар, полный гниющего мусора, с открытыми сточными канавами и всяческими паразитами. Эта часть выглядела и пахла, как Калькутта. Один миссионер писал: «Это место беспокойное и столь же яркое, как коробка с красками. Здесь ходят арабы в длинных одеждах, величественно передвигаются сикхи в тюрбанах, занзибарцы и китайцы, креолы, солдаты и служащие железной дороги — все они снуют под светом фонарей и в тени, среди множества шелков, поясов, латунных пуговиц и браслетов, пробковых шлемов и рванья».
Одурманенные мужчины, употребляющие бандж или гашиш, ходили, покачиваясь, по «полным порока переулкам, где духи отключают все чувства, глаза блестят от сурьмы и бросают взгляды, приглашающие в объятия проституток».
Британцы предпринимали решительные меры, чтобы подавить всплески бубонной чумы, и однажды сожгли индийский квартал. Первый пожар устроил полковник Дж.Х. Паттерсон, внушительного вида охотник на львов, который отличался «кайзеровскими усами, напомаженными и загнутыми. Эти два завитка усов придавали ему высокомерный вид».
В 1902 г. старший офицер медицинской службы снова поднес факел к базару — отчасти, как кажется, оттого, что ему не нравилось, как тот выглядит. Восстановление было быстрым. Столь же быстро шла замена краалей масаев «жилищами местных жителей», пригородными скоплениями (по большей части) хижин кикуйю, сделанных из упаковочных ящиков и сплющенных канистр.
Белый Найроби тоже быстро разрастался. Но он долго оставался приграничной деревней, известной, как «Ущелье Мертвой Лошади» до 1914 г. Один послевоенный губернатор говорил о ней, как о «бизоньей» железнодорожной станции, сильно пахнущей «неряшливостью бедных белых».
Это место представляло собой уродливые скопления дерева и металла, которые выступали над решеткой из пыльных улиц, засаженных эвкалиптовыми деревьями. По ночам там ходили гиены, шакалы и леопарды. Имелось несколько хороших каменных зданий, и к 1920-м гг. лучшие из них уже принадлежали железной дороге. Ее процветание, согласно белой догме, было обязано всем колониализму.
С самого начала казалось аксиомой, что только европейские поселенцы могут произвести товары, которые дадут прибыль с железной дороги. Более того, их самих и их капитал могли привлечь только щедрые земельные гранты. Поэтому к 1903 г. Элиот раздавал большие куски территории вокруг озера Найваша в долине Рифта, не учитывая претензии местных жителей или одобрение своих хозяев в Уайт-холле. Установленная цена на дополнительные владения составляла две рупии (2 шиллинга 8 пенсов или 75 американских центов) за акр. Но иногда она опускалась до полпенни или вообще отдавалась бесплатно.
Прибыли сотни желающих. Среди них были английские джентри из центральных районов Англии, а также буры из вельда, скваттеры из чахлого поселения за пределами Найроби, известного, как «Тентфонтейн». Среди вновь прибывших оказался лорд Деламер, который вскоре стал неофициальным главной европейского сообщества Кении. Это был аристократический хулиган, который носил шорты, пистолет, фланелевую рубашку и длинные рыжие волосы под пробковым шлемом, причем шлем оказался таким широким, что почти скрывал его похожий на клюв нос. Он, не раздумывая, ввязывался в уличные драки, стрелял по фонарям и мог запереть менеджера гостиницы «Норфолк» в его собственном мясном погребе.