Британские сомнения усилились, когда американская торговля действительно расширилась после утраты тринадцати колоний. На самом деле поразительный рост коммерческой активности поставил под вопрос все имперское предприятие. Согласно доминирующей экономической теории того времени, цель колоний — поддержка метрополии сырьем и обеспечение рынка для производимых ею товаров. Все это делалось на эксклюзивной основе. Такая система меркантилизма приобрела законную силу в результате принятия навигационных законов, которые не допускали иностранные суда и способствовали продвижению судов империи. Гиббон назвал эти законы «Палладием Британии». [Палладий — упавшее с неба в Трою изображение Афины Паллады, которое считалось залогом целости этого города. — Прим. перев.]
Однако США, которые освободились от ограничений, играли все более возрастающую и жизненно важную роль в промышленной революции в метрополии. Например, они обеспечивали большую часть хлопка-сырца, что позволяло Британии стать «ткацкой фабрикой мира».
К 1790-м гг. Британия поставляла четыре пятых американского импорта и принимала половину экспорта США. Невероятный рост трансатлантического трафика подтвердил утверждения Адама Смита, которое он выдвигал в великолепном «Исследовании о природе и причинах богатства народов» (1776 г.) с убедительными доводами.
Смит утверждал: протекционизм в целом менее прибылен, чем свободная торговля. Он заявлял, что колонии — это, скорее, причина слабости, а не силы Британии. Эти территории не давали налоговых поступлений, стоили крови и богатств, которые требовались для их защиты, уводили инвестиции от более полезных и выгодных внутренних каналов. На самом деле, колонии — это большой картель, учрежденный во имя блага коммерческих классов, империи покупателей. Такая империя подходила «стране, на правительство которой влияют владельцы магазинов». Власть могла бы сработать, если бы американцы отправляли депутатов Парламента в Вестминстер. Так они сумели бы на практике осуществить репрезентативный принцип, которого не хватало Риму, что и привело в итоге к его краху. И получили бы бонус от выигрыша «крупных призов на рулетке большой Государственной лотереи британской политики» вместо «борьбы за малые призы в незначительной лотерее колониальной фракции». При отсутствии имперского выборного собрания, говорил Смит, старый монополистический порядок сменился «очевидной и простой системой естественной свободы». Он хотел открытого рынка, на котором капитал и рабочая сила получат то, что им причитается, в качестве награды в результате действия конкуренции, которой не мешают. Смит назвал это «справедливой раздачей от невидимой руки».
Его «священное писание» распространялось, словно пожар. Оно стало базисом для нового мирового порядка.
Питт с почтением относился к работам Смита, экономист повлиял на его политику. Фокс отдал Адаму Смиту еще большие почести, цитируя «отличную книгу» Смита в Палате общин. Однако в частных беседах он признавался, что не читал этой работы, что никогда не сможет понять ее тему.
Почти невозможно переоценить влияние «Исследования о природе и причинах богатства народов». Вновь и вновь появлялись заявления о том, что Британии следует ограничиться коммерческим доминированием — самоокупаемым, гуманным и неподверженным восстаниям. Джереми Бентам, проповедник утилитаризма, подробно говорил об этом с характерной для него энергией, когда убеждал Францию отказаться от колоний: «Ведь у вас нет права ими управлять. Сами они предпочтут, чтобы вы ими не управляли, поскольку ваше правление противоречит их интересам. Вы ничего не получаете от управления ими, не сможете их удержать. Расходы на попытки их удержания окажутся гибельными, а ваша конституция пострадает от этого. Ведь ваши принципы запрещают вам их удерживать. Поэтому вы сделаете благое дело для всего мира, расставшись с ними».
Смит приобрел много сторонников, когда Великобритания стала «мастерской мира». Ширился интерес к свободной торговле. Но с момента появления книги она начала подрывать теоретические основы колониальной империи. И как раз в это время саму структуру империи сотряс американский катаклизм.
Конечно, Британская империя не развалилась, когда отсоединились тринадцать колоний.
Не оправдались и страхи таких пессимистов, как лорд Сэндвич: «Мы никогда больше не будем фигурировать в качестве ведущей державы в Европе, но окажемся счастливы, если сможем протянуть несколько лет презренного существования в виде коммерческого государства».
На самом-то деле, американская война, которая в «Ежегодной хронике» на всем протяжении подавалась, как часть история Европы, оказалась гораздо более разрушительной для Франции в краткосрочном плане. Ведь именно из-за нее Франция фактически обанкротилась.
Усилия Питта по консолидации позиции своей страны оказались весьма успешными. Войны против Франции между 1793 и 1815 гг. показали колоссальное увеличение мощи и владений Британии.
* * *
В метрополии реакция на американскую Войну за независимость ни в коей мере не была однозначной. Она варьировалась от либеральных до авторитарных мнений, отражая большую сложность событий. Революция стала как консервативной, так и радикальной. Она утвердила равенство мужчин, но игнорировала права женщин. Она была великодушной, но убийственной — особенно, по отношению к коренному населению Америки. Ничто в ней не кажется парадоксальнее того, что страна, сражавшаяся за свободу, являлась страной, где процветало рабство.