Африканцы, не получившие образования, получали практические уроки от требований к земле, труду и налогам, которые на них налагались самопровозглашенными распространителями цивилизации. Поучительными оказались и методы белых политиков и профсоюзных деятелей. Многие чернокожие просто хотели избавления от конфликтов и обид, восстановления того, что было. Но некоторые требовали большего права голоса в своих делах, никакого налогообложения без представительства. Другие высказывались в пользу того, что лорд Хайли назвал «губительным и многосложным самоопределением».

Они становились смелее после потери Британией престижа в результате Первой Мировой войны, которая представила африканцам шокирующее зрелище — европейцы сражались друг с другом. Свыше миллиона африканцев приняли участие в той войне. Великая депрессия еще больше ослабила имперскую мощь, в особенности, когда японские товары вытеснили британскую продукцию с рынков в их собственных колониях. Например, до конца десятилетия Япония поставляла 93 процента хлопчатобумажных тканей в Восточную Африку.

Разочарование и потеря иллюзий в Африке усилились, когда Британия слишком слабо ответила на насилие Муссолини над Эфиопией в 1935 г. и попыталась найти способы умиротворения Гитлера — возможно, путем восстановления колоний Германии. Но надежда выросла из растущего международного принятия идеала расового равенства, из-за чего империя столкнулась с «беспрецедентным кризисом сознания».

Многие из тех, кто разделял этот идеал, помогли поддержать африканский национализм при помощи продвижения идеи прав человека, клятвы верности или гордости чернокожих. Его разделял американский социалист У.Э.Б. Дюбуа, который организовывал Панафриканские конференции, атаковавшие колониализм.

Воинственная Всеобщая ассоциации по улучшения жизни негров Маркуса Гарви «заставила увидеть Гарлем по всему миру»). Лозунги его движения: «Назад, в Африку! Африка для африканцев!» Они не только повлияли на таких будущих лидеров, как Кваме Нкрума, но и эхом пронеслись по континенту. Например, дошли до удаленного уголка севера Нигерии, расположенного в четырех днях пути от телеграфа и в восьми днях пути от железной дороги. Там многие никогда не видели белого мужчину, не то что белую женщину. Здесь, как писала Джойс Кари, на деревенских рынках царило возбуждение из-за слухов о черном короле, который приплывет на огромном железном пароходе, полном чернокожих солдат, чтобы изгнать всех белых из Африки.

Перед Второй Мировой войной протесты индусов из-за ограничений в правах, с которыми столкнулись их соотечественники в Южной Африке, Кении и других регионах, тоже стимулировали африканское сопротивление власти белых. Ганди подбадривал это, а Индийский национальный конгресс продемонстрировал необходимость политической организации. Неру и другие националисты вроде Субхаса Чандры Боса, проявляли сочувствие.

Неру писал: негры, с которыми он встретился на Международном конгрессе против колониального угнетения и империализма (организованном вездесущим агентом коммунизма Вилли Мюнценбергом в Брюсселе в 1927 г.), несли на себе следы уникального и ужасного мученичества, которое вынесла их раса. Но он считал, что африканцы не получат свободы без всеобщего освобождения от империализма. Так что сварадж и зарождающиеся африканские движения за независимость были частью одной цели, они подпитывались силой друг от друга. Африка многому научилась из индийской кампании за самоуправление. Индия могла помочь африканцам и азиатам завоевать свободу путем победы в борьбе против Британской империи.

Глава 13
«Плетение нити индийской судьбы»
Путь к независимости

В годы после бойни в Амритсаре в борьбе Индии доминировали Мотилал и Джавахарлал Неру, а также махатма Ганди. Иногда их называли Отец, Сын и Дух Святой. В этой националистической троице последний бесспорно был первым. Моральные качества Ганди, достойные бога, которые преобразили его легкое и худое тело, давали ему уникальный авторитет и в самом Конгрессе, и за его пределами. Джавахарлал отмечал спокойную глубину его глаз, чистый и ясный голос и поразительное очарование манер. Он говорил, что в Ганди «есть что-то королевское, что заставляет добровольно ему подчиняться».

Сам Мотилал Неру стал последователем и учеником, несмотря на мирской успех (он был юристом при британском правлении) и сильный характер, который наложил видимый отпечаток на его манеру держаться. «Какой широкий лоб, плотно сжатые губы и волевой подбородок! — писал его сын. — Всем этим он заметно похож на бюсты римских императоров в музеях Италии».

Схожесть Мотилала с цезарями стала еще более ярко выраженной, как отмечали другие, когда он отказался от бархатных домашних курток и вышитой золотом обуви в пользу чаддеров (белых домотканых одежд типатоги) и сандалий. Джавахарлал был утонченным, светским, прогрессивным, он так сильно поддался влиянию Запада, что говорил на хинди с английским акцентом, представляя еще большую антитезу Ганди.

Привередливый и утонченный эстет сам не понимал тех дружеских чувств и привязанности, которую испытывал к аскету, носившему набедренную повязку, сидевшему на земле, скрестив ноги, и принимавшему пищу руками. Рационалист не мог понять мыслительный процесс садху, которого направлял внутренний голос. Молодой бабник не испытывал симпатий к мудрецу, который стремился стать «божьим евнухом». Но он пришел к выводу, что личность Ганди имеет «странную власть над душами людей».