Когда Бланделл вернулся в Найроби, один из поселенцев бросил к его носам мешок с тридцатью серебряными монетами по шесть пенсов и крикнул: «Иуда!» Ренисон, гражданский служащий, не обладавший воображением, находился под влиянием своего сообщества, и не мог понять: от Кениаты, назначенного президентом нового Национального союза африканцев Кении (ставшего преемником предыдущего), невозможно убежать. В 1961 г. губернатор прочитал районным комиссарам сорокаминутную лекцию о политической ситуации и ни разу не упомянул имя Кениаты. Когда его спросили, почему, Ренисон ответил: «Он — битая карта».
В августе того года губернатор был вынужден выпустить Кениату. Ведь только он один мог обеспечить сотрудничество с Национальным союзом африканцев Кении — партией большинства. Его возращение радовало африканцев, но вызывало отвращение у европейцев. Последние боялись, что континент охватит расовая война. Беспорядки возникали в Алжире, Анголе, Конго, самой Кении, а особенно — в Южной Африке. Она вышла из Содружества через год после того, как полиция убила шестьдесят семь чернокожих в Шарпевилле, и за три месяца до освобождения Кениаты. Министру по делам колоний требовалось достичь с Кениатой понимания. Великобритания собиралась дистанцироваться от государства апартеида и избежать столь же кровавых столкновений в Кении. Несмотря на долгое тюремное заключение в суровых условиях, Кениата остался сторонником примирения и соглашения. Очевидно, он не таил зла и убежал белых, что они будут в безопасности в стране чернокожих. Однако многие белые бранили Бланделла и ему подобных за «виляние хвостом у ног этого злобного существа». Один так переживал, что осудил подобных расовых предателей в стихах:
Теперь вы молите:
«Простите наш цвет кожи!»
А за плечом
Сам дьявол корчит рожи.
Вы опозорили родню,
И плоть, и кровь;
Лишь только к дикости
Живет в душе любовь.
Белые, придерживавшиеся таких убеждений, не могли вынести того, что «жизнь в раю меняется».
Шесть тысяч таких белых (десятая часть европейского населения) уехали в 1961 г. Британское правительство (использовав доллары, предоставленные Всемирным банком) дало гранты на выкуп имущества европейцев и оплату обратного переселения африканцев. Это немного выпустило пар из котла.
Выкуп имущества ускорил продвижение Кении к независимости, поскольку Казначейство хотело минимизировать дальнейшие претензии. Тем временем Кениата снова и снова повторял свой новый пароль «харамби» («стягивайтесь вместе»). Он пытался объединить конкурирующие африканские племена во время схватки за землю и свободу, но ни в коей мере не добился успеха. Племенные и прочие меньшинства опасались доминирования контролируемого кикуйю Национального союза африканцев Кении. Они требовали федеральной конституции.
Когда Реджинальд Молдинг, преемник Маклауда на посту министра по делам колоний, посетил Кению, представители племен каленьин приветствовали его плакатами, призывая: «Свое правление — в регионы». Несмотря на возражения «тори» на родине, Молдинг стал продвигать дело к независимости (Макмиллан считал, что он был «чернее, чем негры». Кениата возглавлял делегацию Национального союза африканцев Кении на второй конференции в Ланкастер-хаусе в 1962 г. Он уступил многим требованиям о передаче функций и полномочий, справедливо уверившись, что сможет трансформировать Кению в сильное унитарное государство, когда получит власть. Но власть должна стать результатом компромисса. В июне 1963 г., после победы Национального союза африканцев Кении на выборах, Кениата стал премьер-министром. Через шесть месяцев он повел свою строну к «ухуру».
Во время церемонии объявления независимости, устроенной на залитом светом прожекторов стадионе в окрестностях Найроби, Кениата снял значок в виде петушка со своего лацкана и прикрепил к белой форме герцога Эдинбургского, который представлял королеву. Этот символ включили и в национальный герб Кении, он отражал намерение Кениаты превратить многорасовую страну в однопартийное государство. Герб должен был стать аватарой лидера, это стало ясно по развитию культа его личности.
Вскоре в каждом магазине требовалось выставлять портрет Кениаты. Его лицо появилось на марках и купюрах. Он доминировал на радиоволнах и в новостных программах по телевизору. Съемочная бригада сопровождала его повсюду.
Кроме монополизации власти Кениата занялся тем, что один критик назвал «бессмысленной аккумуляцией собственности». Пока имперский порядок характеризовался алчностью и плохим управлением, Кениата выглядел естественным. Как и белые поселенцы, он даже говорил об Англии, как о «доме». Однако угрожающая и галопирующая коррупция независимого режима была новым делом, и это обеспечило еще одно оправдание империи, но лишь в ретроспективе.
Даже когда «Юнион Джек» спускали в Найроби, Марджори Перхам подтвердила достоинства колониализма: «Большая часть этого наследия — это терпеливое, спокойное строительство сотнями британских чиновников; миссионерами, которые принесли западное образование и открыли дверь в христианство; азиатами, которые вложили свою коммерческую предприимчивость и мастерство рук. Лишенным наследства, оскорбляемым и поносимым поселенцам Кения обязана богатством сельского хозяйства и экономическими достижениями, завоеванными в результате долгого и дорогого эксперимента».