Керзон стал столь же непопулярен в белом сообществе, как Рипон (и изначально был популярен у индусов). Дело в том, что он осуждал случаи расового насилия со стороны британских солдат и гражданских лиц. Вице-король выступал против эксплуатации Индии «в стиле Шейлока», писал в Уайт-холл так, словно был правителем иностранной державы. Он восстановил Тадж-Махал и другие памятники, нацеливаясь построить, по его выражению, золотой мост между «Востоком и Западом», который не снесут даже бурные потоки времени.
В Калькутте Керзон стал инициатором строительства собственной версии Тадж-Махала в форме мемориала Виктории — белой мраморной Валгаллы британско-индийских героев (некоторые из которых были одеты в тоги) с королевой в центре. Он проектировался, чтобы обессмертить британское правление. Как и сады на северной оконечности майдана, который Керзон перепроектировал в форме «Юнион Джека», мемориал предназначался для стимуляции имперского патриотизма.
Но с этой задачей Керзон не мог справиться — во многом потому, что пытался править в одиночестве. Он не мог делегировать власть, тратил энергию на мелочи: сам вел счета при ведении домашнего хозяйства, критиковал пунктуацию и одежду подчиненных, жаловался на голубиный помет в Государственной библиотеке Калькутты и состояние львиной клетки в зоопарке. Вице-король запретил работу европейских барменш и официанток в Индии, чтобы они не подрывали престиж белых. Он организовывал все детали зала и торжественного приема в Дели в 1903 г. в честь коронации короля Эдуарда — «ширину дорожки, образец резьбы, цвет штукатурки», вплоть до продажи индийских артефактов через агентство Томаса Кука. Этот экстравагантный торжественный праздник стал известен, как «Керзонация» и являлся еще одной попыткой ослепить предположительно поддающиеся влиянию массы. Образованные индусы посчитали его «управлением через развлечения».
Лично и политически Керзон одновременно являлся непреклонным и снисходительным. Его чисто выбритое лицо казалось высеченной скульптором маской патриция. Он физически держался отчужденно, холодно и замкнуто — отчасти из-за необходимости носить стальной корсет из-за болей в спине. (У него был искривлен позвоночник, и Гарольд Николсон говорил, что вице-король двигался так, словно нес собственный паланкин).
Керзон держался столь же отстраненно и в социальном плане (повторяя манеру Уэлсли). После восстания сипаев олимпийский характер британского правления лучше всего символизировался регулярными летними миграциями правительства в деревню Сим-ла в Гималаях. Эта прохладная «Капуя в горах», как ее называл Керзон, стала более доступной в его время благодаря строительству узкоколейной железнодорожной ветки из Калки. Она стоила свыше 1 миллиона фунтов стерлингов и была поразительным инженерным достижением, включая две мили виадуков и 107 туннелей. Путь всего за шесть часов преодолевал пыхтящий паровоз, который Р.А. Батлер окрестил «маленьким большим поездом».
Однако летняя столица Индии была также далека, как и опасна — группа вилл, отдаленно напоминающих Танбридж-Уэллс, стояла на краю склона. Создавалось впечатление, что они вот-вот сорвутся. «Немыслимая даль» — таков был вердикт архитектора Эдвина Лутьенса о ветхой станции с оловянной крышей, стоявшей на горе. Он высказал предположение, что ее могли бы построить умные обезьяны, которых «следует пристрелить, если они снова попробуют сделать что-то подобное».
Керзон ценил здоровый климат и бодрящий воздух. У него разыгрывалось воображение, когда он смотрел на покрытые снегом вершины. Вице-король считал, что англичанам следует на них взобраться и стать «первой расой покорителей гор в мире». Но он согласился бы с Литтлтоном втом, что Симла — это «просто бивуак».
Керзон смотрел сверху вниз на общество того, что всегда было «очень веселым и светским местом, полным скандалистов и сплетников, от которых происходит много зла». Он с презрением относился к пасторальным вольностям маленьких оловянных божков (и богинь), которые будто бы поселились в Аркадии. На века все это запечатлел Киплинг — стрельба из лука и заточка топоров, крокет и теннис, катание на коньках и рисование, стипль-чез и показ спортивных игр, любительская драматургия и маскарады, игра в шарады и фанты, пикники, которые становились экзотическими из-за запаха гималайского кедра и рододендрона, а также вкуса земляники и свежего лимонного шербета.
Керзон с презрением отнесся к мебели из «Мейплз» в мрачном новом особняке вице-короля на Обсерватотри-хилл. [«Мейплз» — большой мебельный магазин в Лондоне. — Прим. перев.] Правда, король Георг V, царь Николай II и Жорж Клеменсо числились среди мировой знати, которая не побрезговала обставить свои дворцы мебелью с Тоттенхем-Корт-роуд. Здание, в котором каждое крыльцо служило пародией на те, что строились в феодальных замках, с псевдофеодальными башенками, на самом деле оказалось поразительно уродливым. По мнению будущей супруги вице-короля, оно подходило только для того, чтобы служить лечебным заведением для алкоголиков или сумасшедшим домом.
Керзон сравнивал банкеты в резиденции с обедом в комнате экономки в присутствии дворецкого и горничной. Он предпочитал удаляться в роскошный палаточный лагерь, разбитый среди чудесного горного пейзажа, оказавшийся самым высоким из всех имперских бельведеров. Оттуда он поддерживал связь с администрацией при помощи гелиографа в течение дня и при помощи фонарика — ночью.