Аборигены не наслаждались счастьем Елисейских полей. Они действительно деградировали из-за кошмарных и жестоких обстоятельств их короткой жизни. Однако парадоксально то, что эти люди все же нравились Тренчу. Он восхищался коренными австралийцами их многочисленными добродетелями — в особенности, смелостью человечностью и щедростью. В женщинах, часто становящихся жертвами мужской жестокости (хотя все аборигены приходили в ужас от чужеземного наказания — порки), Тренч видел невинность, мягкость и скромность. Более того, он признавал: атаки аборигенов на европейцев, как правило, являлись ответом на неспровоцированное насилие наиболее яростных каторжников.
Во всех этих наблюдениях есть доля правды. Но самый важный факт заключался в том, что белые фатально повлияли на черных. Они вторгались в священные места, на древние охотничьи и рыболовные угодья местных жителей, уничтожая все необходимое для их образа жизни. Они же заразили аборигенов оспой, которая убила примерно половину людей, живших на территории вокруг Сиднея. Оставшаяся община стала зависимой от поселенцев. А они использовали женщин в качестве проституток, заодно деморализовав мужчин. Иногда коренных австралийцев побуждали драться ради бочонка рома.
Если вкратце, то переселенцы начали атаку на окружающую среду и перевернули мир аборигенов вверх ногами. Ничто не деморализовало «дикарей» более эффективно, чем такая «цивилизация».
Европейское сообщество, которое держалось за край континента, словно бюрократ за свое кресло, само было счастливо выжить в первые несколько лет. Можно считать, что этим людям повезло. Они существовали «в нескольких сотнях лачуг, построенных из прутьев и грязи».
Поселение очень медленно становилось самодостаточным в еде, несмотря на культивацию более плодородной земли в нескольких милях от побережья, в Парраматте. И однажды не пришли поставки из Англии. Нормы урезали, и еды осталось мало. Имелись соленая говядина и свинина, которая при приготовлении сжималась до крошечных кусочков. Также был рис, каждое зернышко которого становилось «движущей силой для людей, поселившихся на этой земле». К 1790 г., как отмечал Тренч, голод приближался гигантскими шагами.
Мужчины продавали свою арестантскую одежду, синие куртки из грубого домотканого сукна и черные штаны, чтобы купить хлеба. Они работали голыми, как аборигены. Женщины платили сексом за питание.
Некоторые осужденные умерли от голода. Приход второй флотилии в июне едва ли улучшил положение дел. После путешествия, в сравнении с которым переход рабовладельческих судов через Атлантику казался милосердным, он высадил «груз» — осужденных, находившихся в ужасающем состоянии. В отличие от рабов, эти заключенные ничего не стоили при высадке. Поэтому владельцы и капитаны кораблей, которые их перевозили, не имели интереса «к сохранности груза». Наоборот, они рассчитали — мертвые прибыльнее живых. Выделенные на их долю припасы можно сберечь и продать по прибытии, как продемонстрировал капитан «Нептуна». Он перевозил пятьсот осужденных, закованных в жесткие рабские кандалы, которые превращали в пытку любое движение. Капитан кормил их так скудно, что 170 человек умерли во время путешествия. Выжившие украли помои, предназначавшиеся для свиней, вынимали жевательный табак из ртов мертвых людей, которые лежали на палубе. Они скрывали то, что прикованы к трупам (пока это не выдавала вонь), чтобы получать дополнительный паек.
Некоторые из тех, кто пережил путешествие, умерли, когда их переправили на берег с плавучего «дьявольского острова». Остальные представляли собой живые скелеты, покрытые собственными испражнениями. На их головах, телах, одежде и в одеялах было полно грязи и вшей. Многие едва держались на ногах, и лишь единицы могли работать, чтобы оплатить свое существование.
Губернатор Филипп обвинил командующих второй флотилией в убийстве доверенных им людей. Губернатор опасался, что прибавление таких «беспомощных развалин», которые выжили, окажется невыносимым грузом для колонии.
Но к тому времени, когда в 1792 г. он вернулся домой, прибыла дополнительная помощь, начали всходить семена процветания. Несколько женщин, которые раньше не могли зачать по состоянию здоровья, родили детей. Все хвалили климат (но не плодородность земли), некоторым колонистам нравился экзотический ландшафт. Среди «мангровых проспектов» и живописных скал на пути в Парраматту, «на каждом повороте восхищенному наблюдателю представляется зрелище идиллической Аркадии или уютные домики в садах. Над головой самая гротескная листва давала тень, а прохладный ветерок нес различные приятные запахи… Вкратце можно сказать, что если бы преимущества равнялись благовидной и привлекательной окружающей обстановке, то эта страна едва ли уступала бы какой-то другой на земле».
Преимущества набирались медленно и неровно. Поставки продуктов питания еще двадцать лет оставались случайными, хотя эксплуатация природы и людей сделалась еще более жестокой и безжалостной. Если любая перспектива радовала, то поведение человека становилось все более порочным.
Преемники Филиппа не были такими видными личностями, как он. Они дозволяли офицерам корпуса Нового Южного Уэльса использовать кнут. Это подразделение сменило морских пехотинцев, которые отказывались служить тюремными надзирателями. Оно состояло из солдат и «солдат удачи», которые были отбросами своей профессии. Среди них встречались самые жестокие и отвратительные типы. Как писал один из губернаторов, «они превосходили в подлости и всех видах позорного поведения самых отъявленных преступников».