Когда его заместитель, выступая в роли вице-короля, непреднамеренно надел шлем задом наперед, официальные лица говорили, что неожиданный подъем в должности вскружил ему голову. [В английском языке выражение «вскружить голову» дословно звучит, как «повернуть голову». — Прим. перев.]
Хардиндж чувствовал необходимость во все большей боевой готовности по мере роста давления националистов. В Великобритании их поддерживали некоторые чудаки и фракции, которые, как он говорил, не понимают: Индия представляет собой очень прибыльное поле для инвестиций. Она сделалась крупнейшим рынком экспорта Британии, ядром ее экономики, а также опорой империи.
Создавалось впечатление, что даже Министерство по делам Индии при Крюэ склонялось к компромиссу, показывая, что не состоит из одних «кровожадных и жестоких бюрократов». К ярости вице-короля Министерство заставило его принять Гокхале как члена Королевской комиссии по общественному обслуживанию. Публично Хардиндж, казалось, сочувствовал и симпатизировал Конгрессу, но фактически рассматривал Гокхале как «самого опасного врага британского правления в этой стране».
На самом деле этот враг все еще работал в Южной Африке. Там Ганди так поднимал вопрос о бедах Индии, что к 1914 г. они стали фокусом националистической борьбы на Индостане. Крюэ неправильно писал фамилию Ганди и говорил о нем, как о «честном, прямом, благородном человеке, но, несомненно, фанатике».
Ганди убедил Гокхале помочь ему в Южной Африке. Даже Хардиндж протестовал против плохого отношения к индусам в этом регионе. На самом деле они были рабами империи, и их труд эксплуатировался от Малайи до Фиджи, от Восточной Африки до Вест-Индии.
Успех кампании Ганди (которая освободила его соотечественников от различных ограничений в правах, но не дала им права на голосование) помог ему закрепиться, как наследнику Гокхале. В канун Первой Мировой войны он покинул Южную Африку, чтобы отправиться на встречу со своей судьбой в Индии.
Там британцы только что начали тщетную попытку запечатлеть свою власть в камне, тике, мраморе и бронзе. В дополнение к другим объявлениям короля на празднике о том, что столица переедет из Калькутты в Дели, они начали строить новый город.
Древние стены Дели окружали остатки семи предыдущих городов, заключая в себе имперскую традицию. Как сказал Крюэ, она сравнима с традициями Константинополя или Рима. Нью-Дели должен был затмить резиденции Акбара и Аурангзеба, он смотрел бы на реликвии индийских династий, потерянных в туманах времен.
Очарованная этой величественной панорамой прошлого, исследовательница Гертруда Белл воскликнула: «Пейзаж, сделанный из империй, поражает воображение».
Конечно, новый город должен был символизировать вечное превосходство британского правления. Архитекторы сэр Эдвард Лютьенс и сэр Герберт Бейкер проектировали его по классическим западным образцам, хотя и с индийскими, буддийскими и могольскими чертами — например, водными садами с фонтанами в виде цветов лотоса, решетчатыми створчатыми дверьми и расширенными свесами над окнами для обеспечения тени. Так что Нью-Дели должен был представлять упорядоченный контраст с путаницей старого Дели, стать каплей римской дисциплины среди восточного упадка.
Это был пример иерархии и геометрии. Судя по расположению каждого здания относительно резиденции вице-короля, которая венчала Райзина-хилл, можно было определить точный статус его обитателей. В Нью-Дели были широкие аллеи, впечатляющие фасады, триумфальные арки и бульвары для процессий. Как заметил один комментатор, такой город представлял собой подходящее место для постоянного проведения праздников.
Величественность проявлялась во всем, вплоть до мелочей. Например, резиденция вице-короля была дворцом, превзошедшим Версаль. Ее фасад был сделан из красного и кремового песчаника, добытого в карьерах, которые использовали еще при моголах. Полы и стены блестели от разноцветного мрамора, подобного тому, который украшал Тадж-Махал. «Бунгало» состояло из 285 комнат и было таким огромным, что слуги катались по коридорам подземного этажа на велосипеде. Однако Лютьенс спроектировал стулья, мебель для детских комнат, изысканные камины, кессоны потолка и дверные ручки в форме лежащих львов в имперской короне.
Не все в новом городе пошло по плану. Комитеты увиливали от прямых ответов, выискивали недостатки, придирались, расходы урезали (хотя в итоге они достигли 10 миллионов фунтов стерлингов). Лютьенс жаловался, что сражается с «сумасшедшим домом» — еще более сумасшедшим, чем в свое время Эдвард Лир.
Внутренняя отделка заставила архитектора утверждать: «Индусов следует отправить в рабство и совсем не давать им прав человека». Даже самые большие снобы вроде леди Григг, которая не считала индусов людьми, испытали смущение, когда все улицы «назвали в честь нас» — Виктория-роуд, Фримен-террас, а также «в честь Уиллингдона и Керзона». Она считала Нью-Дели «триумфом самовлюбленности».
Недовольные чиновники называли свои дома «печами булочника». А сэр Герберт обустроил Раджпат под таким острым углом, что те, кто приближался к резиденции вице-короля, на какое-то время частично теряли его из вида. Лютьенс сказал, что нашел свое Бейкерлоо, и эта фраза стала известной. [По аналогии с Ватерлоо. — Прим. перев.]