— Поняла? — ведьма распрямилась, старательно не обращая внимания на напряжённо вытянутые в попытках разглядеть происходящее шеи и перекошенные от страха лица.
Ибо здоровенный нарыв чуть пониже мужицкой задницы волшебным образом исчез, оставив лоскут чистой, по-детски розовой кожи.
Знахарка повздыхала, но всё же неуверенно кивнула. Но Лючике вытребовала из толпы бабёнку, у которой на пол-лица грязно-серым пятном расползся лишай.
— Давай теперь сама, — распорядилась Лючике и незаметно подмигнула внимательно присматривающейся Тиль. — Оплошаешь — начнёшь сначала.
Бабёнка оказалась смелее — уж видно, надоело ей уродиной ходить. И настрой её, наверное, передался знахарке. Ибо она с такой лихостью провела свои шаманские пляски с бубенцами да окуриванием травками, что с крыльца вместо прежней страхолюдины шагнула гордо выпрямившаяся, статная молодица.
— Ну вот, только со зверобоем полегче — не у всех его тело приемлет.
Затем Лючике осмотрелась и прошла вперёд, не слушая благодарностей оказавшейся Лушкой бабёнки и её бородатого муженька в драном кафтане. По мере продвижения вокруг словно лебёдушкой плывущей ведьмы волшебным образом образовывалось пустое пространство — словно рыбёшки шарахались прочь от вальяжно двигающегося дельфина. Лишь скрюченный дедок, что опирался на узловатую палку и светил на белый свет жутковато выглядящими бельмами, замешкался, сослепу шаря в воздухе рукой. Лючике неодобрительно покачала головой, поймала дедка за бородёнку.
Тот задёргался попервости, но ведьма властным голосом, от которого на миг словно потемнело солнце, бросила ему в лице несколько слов.
Тот задёргался попервости, но ведьма властным голосом, от которого на миг словно потемнело солнце, бросила ему в лице несколько слов. Неслышный гром поразил людей, некоторые от ужаса попадали — но из глаз старика вырвался сноп искр. А когда ошеломлённые крестьяне посмотрели в лицо дедка, тот уже утирал слезящиеся глаза и удивлённо озирался по сторонам.
— О, Хведот! Я ж зим пять табе не видал?
Не обращая ни на кого внимания, Лючике подошла к срубу колодца, властно воздела над ним руку. Покачала осуждающе головой.
— Эх, староста — криница-то заилилась, и вода в ней просто дрянь. Отчего не чистили — давно розгами тебя не драли? Неровен час, от дурной воды и болезни пойдут.
Санвел озадаченно почесал пониже спины, и буркнул в том духе, что и чистили, и жабку туда бросали, и водяного духа задабривали — а всё неймётся чего-то… Ведьмочка вздохнула, и принялась накладывать свои чары. Что там она делала, не понял даже внимательнейшим образом присматривающийся Александр. Однако когда улеглись отчего-то вставшие у всех дыбом волосы, да перед глазами унялись разноцветные круги от ярчайшей вспышки, парнишка посмелее опустил в колодец ведро.
Отведав вкуснейшей чистой воды, крестьяне стали кланяться да наперебой частить, дескать — госпожа ведьма, у меня корова хворает, а у той дочка не говорит отчего-то, и вообще куры не несутся…
Лючике усмехнулась. Указала рукой в сторону.
— Вон тот белобрысый мальчонка на заборе под яблоней, — её пальчик переместился в сторону. — И вон та девчушка в окне. Завтра же — в ученики знахарке.
— Дар у них к целительству, понимаешь? Как выучите, большая польза селу будет! — от её слов староста переменился в лице и бухнулся в ноги.
Отмахнувшись от благодарственно кланяющегося крестьянина, Лючике с прелестным румянцем на бледных от холода щеках взглянула на Александра.
— Подождёте денёк, светлейший дон? Надо со знахаркой здешней пройтись, деревню в порядок привести… — получив в ответ нежную, всепрощающую улыбку, она осторожно улыбнулась и отправилась ворочать здешними делами.
— Шо деется-то, Хведот? — сидящий на завалинке бородатый мужичок в драном кафтане сдвинул набок картуз и откровенно почесал в затылке.
Его собеседник, подстарковатый щуплый крестьянин в вязаном колпаке и с трубкой в зубах пожал плечами. Вынул чадилку узловатыми пальцами, вздохнул.
— Може, и правда, добром надо было встречать? — с каждым словом колечко дыма поднималось в вечереющее небо. Колыхалось там, словно колеблясь в сомнении — на какую звезду нанизаться? — а затем таяло в чистом и пронзительно-прозрачном осеннем воздухе.
Сидящий рядом Александр, обсыхающий после работы в кузнице, набросил на разгорячённые плечи рубаху. Достал кисет, не спеша набил трубку, чувствуя настороженные взгляды крестьян. Хоть благородный дон не белоручка и уважение к работным людям имеют — а всё ж, кто их знают?..
Последним вышел кузнец. Почесал озадаченно бороду, вертя топор в сильных и широких как лопата ладонях, хмыкнул.
— А знатная поковка вышла, вашсветлость. Спасибки за науку — таперича знать будем. Держи, Карпо — износа ему не будет, — а затем шумнул на крестьян. — Ну, чё расселись? Поднесите огонька светлейшему дону — не видите, чтоль, трубка готова? Проявите уважение к их благородию…
Однако в это время из сумерек неслышно соткалась фигурка Лючике. Вот к ней крестьяне уважение проявили сразу и явно. Вскочили суетливо, до земли поклонились, извиняючись загомонили на всякий случай про тёмность да сирую убогость свою.
Но устало пошатывающаяся ведьмочка только отмахнулась.
— Эй, борода — чего тут околачиваешься? Корова ваша раздоилась, теперь с молоком будете. Да и в хате Лушка ждёт, ликом красоты теперь неописуемой. Чтоб к лету ребятёночком её порадовал, смотри мне…