— Марат, не в службу а в дружбу — сгоняй в мой кабинет, да принеси лётную кожанку и подшлемник, ещё с корейской… там, в левом шкафу.
Проводил взглядом унёсшегося на Уазике офицера. Затем посмотрел в глаза настороженно помалкивающего полковника N. Погрозил внушительно кулаком, и распорядился.
— На время моего отсутствия назначаю вас своим заместителем.
Кагебист снова попытался запетушиться, не будучи в силах вынести столь явных оскорблений, но бывалый лётчик просто поинтересовался у того — сколько времени до вылета? — тот обнаружил, что осталось четверть часа, и увял. А генерал не отказал себе в удовольствии добить его окончательно:
— У меня приказ — доставить что надо куда следует. И я намерен его выполнить, даже если мне придётся полезть к чёрту в пекло и там всех к чьей-то матери разбомбить. Давай уж своё полётное задание, грёбаный ты рыцарь плаща и кинжала…
Как бы в подтверждение его слов, сверху в блистере Ила заверещали сервомоторы турели, и кто-то из ребят на пробу повернул в их сторону скорострельную пушечную спарку. Ну, Сашка, ну жук — спасибо!
Лётчик махнул рукой замершим у машины парням — загружай, мол! Гэбист скривился, будто съел целиком лимон, но подтвердил своим кивком — начинайте. А сам полез за пазуху и извлёк длинный плотный конверт.
Чередниченко проигнорировал кучу печатей и грозных предупреждений да уведомлений о суперпуперсекретности, и запросто вскрыл конверт, словно это было обыкновенное письмо от дочери. Пробежав глазами, прочёл ещё раз — на этот раз более внимательно, хмыкнул.
— Мудрёно… — и не без вздоха стал расписываться в куче подсунутых седым ведомостей. Что, мол, получил да уяснил, да в обстановке секретности, и прочая, прочая. Пока то да сё, от грузового люка пока что притихшего «Ильюшина» подскочили сразу трое — Евсеев, Найдёнов и здоровенный парняга в штатском. Доложили, что груз на борту, принайтован и опломбирован. И стали раздавать свою порцию автографов по бесчисленным ведомостям.
И когда генерал лично осмотрел закреплённый на платформе внутри фюзеляжа дюралевый контейнер и мстительно заставил гэбистов заменить одну чуть криво навешенную пломбу, по трапу взбежал мокрый и распаренный Файзуллиев.
— Палываныч…
Шагнув снова в люк наружу, генерал принял из рук исполнительного майора куртку, надел её.
Разгладил на себе, вновь ощущая в душе тот холодок, что бывает перед опасным заданием. Пожал руку сослуживцу, весело и нахально помахал сверху разобиженному гэбисту. Да пошёл ты… жалуйся теперь хоть в ЦК…
Воткнув разьём подшлемника в бортовую сеть, скомандовал:
— Аничкин, запускай двигатели! — во всяких проверках да перекличках нужды не было. Ребята проверенные не раз — причём в деле, а не только хитромудрыми провокациями Евсеева. И если старина Ухтомцев (между нами говоря — сослуживец ещё из Египта и Сирии) доложил, что «Паша, с бегемотом всё в порядке — да у меня по другому и не бывает», то веры этому механику больше, чем всем партийным идеологам вместе взятым.
А сам он стоял в пока открытом ещё проёме люка, поглядывая, как разъезжаются машины — служебные аэродрома и оба БТРа гэбэшников. Убедившись, что полоса чиста, запросил кабину:
— Ну что там?
Второй пилот Аничкин доложился как положено, и всё же с какой-то неуставной пилотской лихостью.
— Ну и прекрасно, — кивнул себе генерал… бывший генерал. И принялся закрывать да герметизировать люк, отсекая себя от свиста набирающих обороты газотурбинников — и от суеты земных дрязг.
Ну что, как там сказал однажды Юрка Гагарин?
— Поехали!
Пройдясь по всем отсекам и всюду оглядев самолёт хозяйским глазом, Александр за дополнительным баком заглянул в здоровущий ящик с инструментом и запчастями. Там, обняв здоровенный гаечный ключ, на двух подстеленных под него подбитых мехом лётных куртках безмятежно дрых Вовка. Улыбнувшись, механик прикрыл обратно крышку. Мимоходом проверил давление в магистрали, осмотрел желоба с проводкой и удовлетворённо кивнул. Всё путём — ИЛ машина что надо. Хоть и старенькая, а иным скороспелым новинкам сто очков вперёд даст.
Возвращаясь через главный отсек, где в гражданских самолётах обретается орава разношёрстных и привередливых пассажиров, механик ещё раз придирчиво осмотрел крепления груза, подтянул одну муфту. Не обращая внимания на колюче-настороженные взгляды обоих неусыпно бдящих охранников из Комитета, наложил дополнительно две растяжки из тонкого стального троса, натянул до басовитого звона.
— Пристегнитесь, — буркнул он, завистливо окинув взором новёхонькое обмундирование гэбэшников, а особенно их диковинные, ещё никогда не виданные автоматы АКСУ. — Сейчас в облака войдём, потом разворот на курс.
Оба парня были как на подбор — статные, крепкие, хищно-агрессивной повадки. И с весьма заметным загаром до кончиков пальцев. «Никак на курортах загорали?» — прикинул механик.
Однако старший из вертухаев буркнул под нос некую вариацию на извечное российское «а пошёл ты» и лишь жестом показал — проваливай.
Механик на дух не переносил тихарей, прекрасно помня из читанного, как относились к голубым жандармским мундирам ещё при царе — тех и вовсе велено было в Офицерское Собрание не пущать. Потому он воткнул в розетку болтающийся шнур шлемофона и официально доложил командиру о своевольстве членов экипажа.