В чистом и ясном небе мелькнула громадная хищная тень, затмевая собой звёзды. И она, задремавшая от такого родного и убаюкивающего ощущения полёта, с неудовольствием приоткрыла один глаз. Это оказался он — в своей неизменно синей с белым чешуе. Лишь однажды он на время принял боевой вид… да-да, тот самый — цвета чёрного золота. А нынче снова при параде.
— Привет, модница, — фыркнул он, с интересом присматриваясь к подруге. С улыбкой, так странно смотрящейся на драконьей морде, он отметил красивый, так идущий ей нынче цвет шлифованного лунного серебра. — Опять расцветки меняешь? Нынче на Балу Драконов что, «металлик» будет в моде?
— Привет, Берс, — с деланой обидой зевнула дракошка. — Ты опоздал!
И, отвернувшись, старательно изобразила вид обиженной, смертельно оскорблённой женщины.
— Отнюдь, — вмиг нашёлся парень.
— Отнюдь, — вмиг нашёлся парень. — Это ты раньше прилетела…
Она покосилась на его лукавую физиономию и для порядку легонько куснула за хвост. А он улыбнулся в ответ, ничуть даже не подумав увернуться — хотя уж что-что, а это он умел. И кивнул головой на длинной шее в сторону изящно алеющих на крыльях подруги красных звёзд. Причём не нарисованных — уж слишком они естественно смотрелись на ней.
— А это откуда?
Мирна шаловливо перевернулась на спинку, продемонстрировав такие же пятиконечные звёзды и на нижних сторонах крыльев.
— Подсмотрела в его снах…
В глядящих на подругу глазах дракона мелькнул тот блеск, завидя который, женщины бросают всё и бегут за этим взглядом хоть на край света. Но эта лишь улыбнулась, подлетела чуть ближе и сладко прищурилась, вслушиваясь в звуки чарующего голоса.
— А, Александр… вообще, удачно вышло, что его выбросило именно к нам. И через его воспоминания мы нашли свой собственный мир — и теперь стали его Хранителями, — Берс помолчал, любуясь дивными огнями проплывающей в ночном сумраке Эйфелевой башни. — Да, кстати — а как там мама?
В больших, золотисто-оранжевых с вертикальным зрачком глазах дракошки промелькнула нежность.
— Представляешь — у меня всё получилось! Так и есть, мама и Александр подходят друг к другу как замочек и ключик. Так что её счастью ещё позавидуют! Да, вспомнила — за спасение этого странного, ни на кого не похожего, сильного и доброго человека с меня причитается… что ты хочешь?
Он долго молчал, глядя в черноту внизу с редкими, уползающими назад огоньками. Затем как можно будничнее спросил, старательно придав своему голосу невозмутимость:
— Мирна, когда придёт срок… ты будешь матерью наших дракончиков?
«Наших? А ведь дыхание-то затаил, затаил!» — дракошка полыхнула сияющими от счастья глазами, указуя путь заблудившемуся где-то в ночи «боингу».
И улыбнулась — так, что тут уже не нужны никакие слова.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. WOMAN FROM TOKYO.
— Да не кручинься ты, Элендил, — в голосе плутоватого беса в цыганской жилетке и ярко-алой бандане, что расселся на чём-то неописуемо мохнатом и живом — как у себя дома, прорезалось неожиданная нотка сочувствия. — Ну подумаешь, лишили премии — с кем не бывает!
— Да уж. Но вообще-то, всё верно — мой прокол с этим механиком. Не уследил ведь, вот что обидно.
Собеседник печально вздохнул, и весь его облик — от сандалий на босу ногу и унылого серого балахона до парящего над макушкой нимба излучал просто-таки вселенское горе. Впору хоть лепить статую его же, ангела, скорбящего по невинноусопшим душам грешников. Чёрт потряс головой, отгоняя соблазн именно в таком духе и съязвить. Обидится ведь — ангелы они существа тонкие, чуткие. Хотя…
— Слушай, а давай пиханём пару вагонов контрабанды? Согласен отдать тебе две трети выручки. Вон, у наших гоблинов неурожай нынче, с голодухи пухнут. А гуталина, что они жрут за милую душу, у вас на фабрике хоть завались — и по цене грязи…
Против воли ангел прислушался. Отнюдь не лишняя денежка, конечно, дело хорошее — да и гоблинов жалко. Он вспомнил их тщедушные, неуклюжие с виду, словно изломанные фигурки. Представил себе глаза их детей… и бросился торговаться. И наконец, когда оба афериста ударили по рукам и спрыснули сделку — уж не соком, разумеется — бес присмотрелся к нему и вздохнул. Вынул из-под полы литровый аптекарский пузырёк с надписью «Валерьянка», сковырнул крышечку и протянул сосуд недоумевающему ангелу.
— Отошёл малость? А теперь слушай сюда. Дела куда хреновее — да настолько, что нам и впрямь могут немного нервы помотать. Есть там у нас один чертяка… ему пару веков тому в забое каменюкой по башке прилетело. И с тех пор он немного того… в общем, вдаль видит лучше, чем вблизи.
— Дальнозоркость, что ли? — собеседник ощутимо забеспокоился и на всякий случай ухватился за аптекарскую склянку.
— Не-а, провидец. Оракул. Пифий, в общем, — бес пыхнул своей вонючей самокруткой и вздохнул. — И напрочь шизанутый, как у них водится. Короче, предсказал тот крендель, что коль Механик наш сквозь Призму Вероятностей пролетел… ты только не падай, Элендил!
Он вскочил эдак суетливо, усадил бледного как бумага ангела на тушу недовольно фыркнувшего во сне Козерога. Набулькал тому полный стакан снадобья.
— Ну, и того… Свет, проходя через оптическую призму, расщепляется. Ну, так и тут вышло, и Александр наш… в общем, был один — а стало их несколько.