— Ну что, естествоиспытатели грёбаные, выкусили? — сипло выдавил он сквозь зубы в застящую глаза словно похмельную рябь. — Хрен вам во все глотки — нашего человека не одолеть!
С трудом сдерживая подкатывающий к горлу то ли тоскливый волчий вой, то ли набор совсем уж нецензурных слов, коих почему-то вовсе не чурается русский человек, механик кое-как отдышался. И хотя по жилам ещё неслась хмельная сладковатая волна, подгоняемая постепенно утихомиривающимся сердцем, он уже приходил в себя. Ложе, нечто среднее между эргономическим креслом в лётной центрифуге и медицинским сооружением в кабинете гинеколога, которое ему однажды довелось ремонтировать, прекратило сотрясаться и жалостливо поскрипывать от натуги сдержать эту едва контролируемую медвежью силу.
В закрытых глазах неожиданно посветлело. Впервые! Впервые с тех пор, как… нет, ну неужели советский офицер прямо-таки и поверит, что огромный чёрный дракон поймал его на излёте пике и в клюве притащил в это место для мучений, словно аист младенца?
Но другого объяснения что-то не находилось — почему и отчего он ещё жив.
Что-то щёлкнуло, и Александр почувствовал, как его руки-ноги освободились. Да и надоевшие захваты поперёк тела исчезли, перестав равнодушно пресекать все поползновения подвигаться. Осторожно и с наслаждением потерев ладонями лицо, он обнаружил, что щетина на подбородке от силы суточная — а стало быть, все имеющие место странности чисто субъективные. Гипнотизёры хреновы! Мозгоковырятели долбаные!
Но правда, разбитая о рукоять пушки скула отозвалась совершенно целой и ничуть не ноющей кожей.
— Эх, цигарку бы сейчас! — мечтательно выдохнул он. — Или стопариком, что ли, отблагодарили бы за мучения…
И решительно открыл глаза.
Большой, оформленный в светло-серых приглушённых тонах круглый зал так и навевал настроение типа чего-нибудь мудрого и вечного. Под украшенным тонкой и весьма красивой росписью сводчатым потолком там и сям разбросаны мягко отбрасывающие свет то ли плафоны, то ли ещё какое чудо здешней техники. А по периметру в больших, даже с виду мягких и удобных креслах устроились… да, ровно тринадцать — вполне человекообразного вида… ну, будем считать их пока что, хоть и невысокого роста, но людьми. Ибо один из них, странно блеснув в неярком свете глазами, насмешливо фыркнул:
— Не для того наша уважаемая целительница врачевала ваши раны и вымывала из организма шлаки, чтобы вы вновь травили себя алкалоидами.
И этак уважительно, подлец, склонил голову перед сидящей рядом с ним блондинистой холёной мадамой вполне хотя бы и главврачебного вида. А механик, поскрёбывая так и просящуюся под подаренный Батей «Золинген» щетину, замыслился над вовсе не прозаическим вопросом. Хотя язык и обороты речи никоим образом не походили ни на русский, ни на с таким усердием вызубренный янкесовский… да если призадуматься, и ни на один прежде известный — Сашка вполне понимал этих уютно расположившихся по кругу здешних Павловых и Сеченовых со Склифосовским вперемешку, ставивших над его собственными, Сашкиными мозгами такие лихие эксперименты.
Мало того, чуть поковырявшись в голове, где вроде тоже посветлело как и в глазах, он обнаружил, что и перед этим развлекался на этом же непонятном языке. Взмыв из надоевшего ложа, он на пробу выдал пару мудрёных, отнюдь не предназначающихся для печати фраз на великом и могучем. Затем прошёлся по на слух ухваченной от Бати и вечно румяного Петренко напевной и приятной на слух хохляцкой мове. И увидев расплывающееся на окружающих его лицах эдакое вежливое недоумение, с невыразимым удовольствием процедил:
— А щоб вас пiдняло та гепнуло, трясця твою мать! Shit you, fucken bastards! Пся крев, курва мать, холера!
А затем, заметив, что местные доморощенные умники таки догадались по интонациям, что гость лает их на всех известных ему иноземных диалектах, и слегка морща породистые физиономии, уже на полном серьёзе собрались демонстративно заткнуть пальцами уши, Александр посерьёзнел. Обнаружив на себе чистейший, отглаженный и сидящий как влитой мундир, он привычным движением подтянул ремень (расхлябанности ой как не любил), согнал складки назад. И, щёлкнув каблуками невесть как оказавшихся на ногах сапог — начищенных как фаберже у кота, молодецки гаркнул словно на параде:
— Старший лейтенант Найдёнов — прибыл в ваше распоряжение! — аж эхо гулко и испуганно заметалось под высокими сводами.
Собравшиеся здесь, наверняка дабы решить его дальнейшую судьбу, озадаченно и не без любопытства взирали на здоровенного парнягу, словно на диковинный экспонат в кунсткамере.
— Мы приветствуем вас, Алек-сан… дер? — всё тот же, очевидно старший по непонятной пока должности, едва не сломал явно не предназначенный для таких сложных слов язык.
Надо кстати признать, что здешняя мова оказалась на диво приятной и текучей на слух. Александр даже сказал бы — сладкой. Но впечатление испортила дородная целительница. Скорчив уморительно презрительную мину, она недовольно добавила:
— Однако стоит признать, что ваша чрезвычайная агрессивность поведения вкупе с пристрастием к бранным выражениям изрядно уронила вас в нашем мнении. Низкий культурный уровень?