Или он считает, что ему все сойдет с рук… и у него есть основания для этого…
— Это возле поля Драконов? — грубо перебил меня чей-то голос.
Я недоуменно завертел головой и не сразу понял, что ко мне обращается кучер.
— Господин граф сказал, чтобы я отвез вашу милость на Бамбуковую улицу, — терпеливо объяснил он, повернувшись так, чтобы я видел его через открытое переднее окошко, — а я и спрашиваю — это возле поля Драконов?
— Да, — вздохнул я, — поле Драконов там рядом, я покажу…
Накасус, к счастью, оказался на месте.
Я нашел его в маленькой комнатке, служившей ему не то гримерной, не то кабинетом, а может быть, и тем и другим сразу. Он сидел, странно сгорбившись, и глядел на крохотную жаровню, над которой грелся сплюснутый бронзовый сосудец с затейливо выгнутым носиком. При моем появлении старый актер широко распахнул глаза.
— Вы снова здесь, мой господин?! — изумился он, вскакивая на ноги. — Но как же так?..
— Мои дела с наследством уладились значительно проще, чем можно было ожидать, — рассмеялся я, усаживая его на место. — Судья Лоалла был необычайно любезен и не стал утруждаться излишними расспросами. Я вернулся в столицу потому, что только здесь смогу найти ответ на мучающие меня вопросы.
— Вопросы? — воздел брови мастер.
— Да… смерть моего господина и убийство Рэ Монфора связаны самым непосредственным образом… что это за гадость вы там варите? — Я повел носом и удивился неприятному запаху, исходящему из бронзового сосуда.
— Телла, — с неожиданной болью ответил Накасус. — Второй месяц подряд с ней происходит что-то непонятное — хандрит, жалуется на головную боль, не может даже репетировать. Потом это проходит, а через какое-то время все начинается снова. Я обратился к одному жрецу, храмовому целителю, и он дал мне этот вот сбор. Его нужно заварить, потом остудить и прокипятить еще раз.
— Не могу понять, что это за дрянь, но то, что там полно валерианы и полыни, чувствуется за милю. Может быть, вы разрешите мне побеседовать с Теллой? Когда-то меня учили азам лекарского искусства.
— Да-да, — Накасус немного растерялся, — сейчас я позову ее.
— Нет-нет, лучше проводите меня к ней и оставьте нас наедине.
Телла, и впрямь немного осунувшаяся, сидела в небольшой комнате за сценой.
На коленях у нее лежало какое-то яркое платье, наполовину распоротое: увидев меня, девушка чуть не проглотила иголку, которую держала во рту. Едва Накасус тактично прикрыл за собой дверь, она молча бросилась мне на шею. Я вдруг ощутил, как бьется сердце в ее горячем, чуть влажном теле; на меня пахнуло запахом женщины. Короткий поцелуй — и она гибко отстранилась, разглядывая меня своими непостижимыми глазами.
— Как ты здесь? — тихо спросила она, стоя на расстоянии ладони от меня.
— Многое изменилось, Телла, — я сел на трехногий стул и улыбнулся:
— И я уже не тот, что раньше. Мы давно не виделись…
— Я знаю, — ее голос прозвучал неожиданно глухо и даже, как мне показалось, горько. — Простите меня, ваша светлость…
— Нет-нет, только не это! — Я взял Теллу за руку и чуть ли не насильно опустил на стул перед собой. — Для тебя я не изменился ни на волос. Изменились мои дела и те вопросы, которые приходится решать. Все остальное… сейчас оно не имеет значения.
Впоследствии я не раз вспоминал этот, такой в общем-то короткий разговор.
Вряд ли я корил себя. Вряд ли я сожалел… но лишь потом, многими годами позже — уже тогда, когда я стал законченным фаталистом, помешанным (да, наверное, именно так!) на тех знаках и символах, которые, словно кости, выбрасывала мне судьба — я стал думать, что эта встреча в старой, насквозь пропыленной комнатке за сценой, она тоже была знаком. Знаком потерь…
Четверть часа спустя я попрощался с Теллой и вернулся к Накасусу.
Знаком потерь…
Четверть часа спустя я попрощался с Теллой и вернулся к Накасусу.
— Вылейте всю эту дрянь за борт, — сказал я ему. — Боюсь показаться неучем, но, видите ли…
— Да? — вскинулся актер. — С ней плохо? Она больна?..
— Она совершенно здорова. Она… видите ли, мастер, ваша дочь — совершенно взрослая женщина, и я порекомендовал бы вам… ну, выдать ее замуж, что ли.
— Как? — На лице Накасуса было написано такое изумление, что я едва удержался от смеха. — Замуж?
— Ну да. И все пройдет само собой, вот увидите.
— Вот дела…
Накасус потер лоб и неожиданно звонко расхохотался:
— А ведь точно. О небо, какой же я старый осел! Так вот почему она не хотела идти к докторам! Но дочери, дорогой Маттер, всегда остаются для отцов сущими детьми — даже тогда, когда им пора рожать своих дочерей…
— Вот и вылейте все это… у вас есть кого послать за вином? Честно говоря, у меня ужасная жажда. Утром я хлебнул такого гадкого пива, что во рту до сих пор — словно медузу пожевал.
— У какого же актера не найдется вина, — фыркнул Накасус и полез в один из своих кожаных сундуков.
На столике, уставленном флакончиками с краской и мазями, вдруг появился серебряный кувшин с затейливой сургучной печатью на пробке и пара позолоченных бокалов. Накасус ловко разлил светло-желтое вино и выпрямился:
— За погибель наших врагов!
Я меланхолично поднял свой бокал, сделал глоток и потянулся за трубкой — курение после первого глотка уже давно стало привычкой.