— Ничего, — злорадно ответила царица, приходя в себя. Пусть еще недельку посидит, обдумает свое поведение. А теперь — пошли вон!
Дождавшись, пока служанки уйдут, Аленка на цыпочках подошла к зеркалу. Оно равнодушно отразило ее обычное, хоть и злобное лицо. Аленка победно усмехнулась, отошла от зеркала и вдруг снова побледнела, бросив взгляд на подзеркальный маленький столик. На столике этом лежал, распространяя вокруг себя медовый и коричный аромат, свежий печатный пряник. Аленка склонилась над ним, как над готовой ужалить змеей, и прочла глазированную надпись: «Убирайся с трона, злобная Алена!»
Злобная Алена так и вышла в малые покои: держа пряник двумя пальцами, словно дохлую крысу. Показала его онемевшим от страха служанкам, швырнула на стол и поинтересовалась тоном гюрзы, которой наступлено было на хвост:
— Кто это принес?
— Не ведаем, матушка царица! — хором ответили служанки, и Аленке стало ясно, что -на этом варианте ответа они будут настаивать даже под Пытками.
— Убирайтесь! — рявкнула она. Нет, постойте! У кого: из вас нынче находится ключ от кладовой?
— У меня, матушка царица…
— Отопри ее и приведи сюда махатму Брахму Кумариса. А вы, двое, приготовьте кальян, кидайской бумаги рисовой да свежей пыльцы конопляной. Исполняйте! — И Аленка грузно опустилась в подставленное глубокое кресло. В ожидании своего вероломного кармического супруга она привычно скрутила косячок и закумарила. Но ожидаемого просветления не получилось.
«Что за черт! Конопля, что ль, несвежая? Али паскудницы мои намешали в нее незнамо чего? Голова как чугунная, право слово…»
В покои, под конвоем из двух самых крепких баб, явился морально и физически подавленный Брахма Кумарис. На Аленку он бросил взгляд, насыщенный благородным презрением. Такие взгляды у него получались лучше всего.
— Непросветленная и исполненная всяческого презрения дочь неприкасаемых из песчаных карьеров… — начал было он, но «дочь неприкасаемых» прервала эти исполненные праведного гнева речи:
— Садись, махатмушка. Бери кальян. Потолковать надо.
— Шудра непотребная! — заявил Кумарис, но кальян взял. Как ты могла запереть меня в месте, где все провоняло отвратительной пищей из трупов животных и их выделений? Я чуть не задохнулся!
— А, это ты про колбасу да сыр… Ну, извини, забыла, что это для тебя вещи скверные. У меня поважнее дела были — пеленочки твоему будущему чаду подрубала.
Про пеленки Аленка, конечно, врала, но она знала, что лишнее упоминание о ребенке вашнапупцу будет неприятно. На это и рассчитывала.
— О чем ты хотела говорить со мной, презренная?
— О будущем, махатмушка. Аленка говорила мягко, и лишь эпизодически вспыхивающие в ее глазах молнии намекали на то, что достанется Кумарису и за «презренную», и за «непотребную», и за «шудру». Полной мерой достанется.
— Будущее не волнует того, кто идет по звеньям цепи перерождений до самого высшего звена… — завел речь махатма, и опять Аленка его прервала:
— Не до высоких речей сейчас, Кумарис. Я говорю про такое будущее, в котором ни, ты, ни я не хотим быть убитыми. Ведь ты не хочешь, чтоб тебя растерзали толпы разъяренных кутежан?
Кумарис надолго приложился к кальяну, а потом сказал:
— Не хочу.
— То?то же! Значит, надобно нам объединять свои силы! Вспомни о союзе религии и магии. С меня магия, с тебя — религия. Должно нам народ так запугать, чтоб он о бунте и не помышлял. Чтобы не появлялось в моей опочивальне таких вот… пряничков.
Кумарис рассмотрел пряник, прочел надпись и поник головой. Забормотал, закачался в клубах кальянного дыма…
— Что ты там бормочешь, огузок гимнолайский? — крикнула Алена, но махатма не реагировал. Впрочем, его бормотание становилось все громче:
— Никогда нам, проклятым буржуинам, не разгадать их страшной военной тайны… О горе! Все прогнило в Датском королевстве… О, знал бы я, что так бывает, когда пускался на дебют… Призрак бродит по Европе, призрак оккультизма… Яду мне, яду! — Просветленный учитель забился в, конвульсиях.
— Уймись! — Аленка влепила ему пощечину. Кумарис дернулся и затих. Прочистились мозги? Соображать можешь али нет?
— Могу.
— Это хорошо. Какие будут у тебя предложения? Может, еще своих учеников из Вашнапупа вызовешь? Али, к примеру, кого из богов гимнолайских пригласишь, чтоб они народ постращали?
— В этом уже нет пользы, — печально сказал махатма. Ибо из искры уже возгорелось пламя, и стеблю мандрагоры не остановить водопад…
— Сдался, значит! — В глазах Аленки полыхнул неистовый гнев.
Ибо из искры уже возгорелось пламя, и стеблю мандрагоры не остановить водопад…
— Сдался, значит! — В глазах Аленки полыхнул неистовый гнев. Схоронил себя без отпевания. А еще Махатма премудрый!..
— Не тронь меня, женщина. Дай мне уйти, как уходит прожитое время… — И Кумарис сделал пару шагов к двери. И внезапно остановился, глядя себе под ноги так, словно в полу разверзся зев преисподней.
— Что там?! — подскочила Аленка и опять завизжала.
Потому что на ковре лежал еще один пряник, круглый и плоский, как блин. Только надпись была на нем выпуклой: «Привет от народных мстителей!».
А еще Аленке показалось, что в прянике что?то тикает, словно сверчок за печкой: «тик?так, тик?так»…