И вот теперь… Моя странная фобия вновь заставила сердце стучать в авральном режиме. Да что это такое, в самом деле! Не может же эта миловидная и гостеприимная женщина быть…
— Что с вами? — В глазах хозяйки дома просто светилась материнская забота.
— А как вас зовут? — выдавила из себя я.
— Лукерья Матвеевна я…
— А я — В?василиса… Н?никит?тична…
— Но меня все зовут просто Лушей. А то и Лушкой?лягушкой дразнят. Да я не обижаюсь.
— П?почему л?л?лягушкой?
— Неужто вы никогда сказки про царевну?лягушку не слыхали? — удивилась женщина.
— Слы…хала…
— Вот, я та самая лягушка и есть. Прилгнули, правда, сказители, вовсе я никакая не царевна, хоть и дворянского роду, захудалого, обедневшего. Да и муж мой вовсе не царевич, а простой трудяга, пряничные доски режет искусно. И что в сказке сказывается про то, как он мою кожу сжег, а потом искал меня за тридевять земель — вовсе неправда.
— А как… правда?
Хозяйка зарделась:
— Как в первую ночку?то брачную я человеком обернулась, так с тех пор в лягушку уж превратиться не могу.
— Поч?чему?
— Для этого надо быть девицею непорочною, мужем непознанною. Уж коль вышла замуж, то теперь не сама, а супруг над телом моим хозяин. Ему же неудобно, чтоб жена в амфибию обращалась, да и от родственников зазорно… По чести сказать, мне и самой уж не хочется превращаться, забыла, как это делается… А кожу лягушечью мы с Васенькой на память сохранили. Вон она, прибита над дверным косяком, глядите…
Я посмотрела. И в очередной раз брякнулась в обморок.
Очнулась я на лавке возле накрытого и благоухающего пирогами стола. Бывшая лягушка отпаивала меня какой?то настойкой с привкусом мелиссы и пустырника.
— Извините меня, — попыталась я взять себя в руки.
— Это вы меня простите! — начала виниться Лукерья. Может, — вам не по нраву что, может, приболели вы, а я тут со своими пирогами да разговорами глупыми…
— Нет?нет, дело не в этом. Просто… Вы только поймите меня правильно, Лукерья М?матвеевна… Я с детства ужасно боюсь… Только не обижайтесь! Ужасно боюсь лягушек.
Лицо хозяйки стало грустным.
— Да ведь я вроде как бывшая лягушка…
— Простите меня! — Я молитвенно сложила руки.
Обещаю: больше этого не повторится. Я должна победить свой страх. Тем более что он совершенно глупый. И необоснованный.
— Пироги стынут… — как бы в пространство сказала Лукерья Матвеевна.
— Вот это плохо. Надо не дать им остыть окончательно, я правильно понимаю?
Лукерья расплылась в широкой улыбке. Нет, и с чего я взяла, что рот у нее лягушачий? Вполне милый ротик…
— Угощайтесь, Василиса Никитична!
Чтобы, по выражению моей новой подруги, «испуг прогнать», на стол помимо прочих разностей водружена была пузатая бутылочка черносмородинной настойки. Выпив рюмочку и восхитившись вкусом (ни один из дорогих ликеров не мог тягаться с этой настойкой, изготовляемой, согласно Лушиным словам, ее супругом), я поняла, что мои страхи и сомнения действительно глупы и беспочвенны. Вторая рюмочка окончательно примирила меня со сказочной действительностью, где в жен ы берут бывших лягушек, а в мужья — официально признанных дурачков… А последовавшие за третьей рюмочкой крепкий ароматный чай и потрясающие пироги с земляникой, капустой, клюквой, и еще бог весть с чем погрузили меня в лучину безосновательного оптимизма.
— К?как у вас замечательно, Л?лукерья М?матвеевна! Такой ую… уютный дом?ик! А как вы готовите!
— Да что вы, — покраснела хозяйка, — полноте меня хвалить, а то сглазите!
— Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! — послушно выдала я.
— Если вам у меня приглянулось, оставайтесь. У нас как раз горенка пустует: старшая дочка замуж вышла и с мужем уехала в Запорюжье, на его родину.
— Скажите, пожалуйста… Никогда б не подумала, что у вас есть взрослые дети! Вы так молодо выглядите, Лукерья Матвеевна!
— Да что вы! Мне уж скоро полвека разменивать!..
— Неужто?! Больше тридцати пяти не дала бы вам! У вас такая свежая и молодая кожа! Лукерья Матвеевна опять зарделась:
— Так ведь… кое?что лягушачье во мне осталось, самую малость. Кожа вот, например, каждую весну обновляется. И на болоте хочется погулять, послушать, как самцы квакают зазывно…
Меня внутренне передернуло, но я приказала себе не поддаваться глупым детским страхам. Тем более что в горницу шагнул высокий дородный мужчина с курчавыми русыми волосами и такой же бородкой. Под мышкой мужчина нес, как сверток, давешнюю девочку, принесшую мне молока с хлебом. Девочка довольно хохотала.
— Получите почту! — сказал мужчина и поставил девочку на пол.
Та запрыгала: «Еще!», но, заметив меня, смутилась и одернула подол сарафанчика.
— День добрый сему дому! Вижу — гости у нас! — Мужчина пристально, посмотрел на жену и на меня.
— Это Василий Никитич, супруг мой и повелитель, — встала из?за стола Лукерья. А это, Васенька, та самая…
— Василиса Никитична, — представилась я.
— Наслышан! Тезки мы с вами почти! — улыбнулся мужчина. Вижу, бабоньки, вы тут празднуете, так, может, и мне кусочек ситного найдется?
— Что ты, что ты! — засуетилась Лукерья Матвеевна, — Я мигом тебе обед спроворю! Щи в чугунке взопрели, каша гречневая с зайчатинкой…
— Нет, особо брюхо набивать мне недосуг, дел много, а вот от чая с пирогом не откажусь, — сообщил Василий и принялся мыть руки под висящим в углу рукомойником, — Эй, Масяня! Ну?тка принеси отцу полотенчико свежее, руки обтереть!