— Шуму это много наделает.
— Ничего. Зато некуда им будет новых «пациентов» набирать! — Пивовар погрозил пламени маленьким кулачком. И от такого жара наверняка у них все бутыли с проклятым зельем полопались.
Беглецы еще с минуту смотрели на багровое пламя, а потом развернулись и углубились в лес.
И сразу поняли, что шагая в полной темноте, рискуют потеряться.
А зажегши огонь, рискуют быть обнаруженными.
— Как быть? — задал риторический вопрос Маздай Маздаевич.
— Водку пить, — беззлобно огрызнулся Елпидифор. Предлагаю всем тут стоять до рассветного часа.
— Это не есть правильно. Даже в кромешной тьме Чертоногого леса голос Фондея Соросовича звучал уверенно и спокойно. За нами наверняка пустят погонья. Этот пожар станет причиной для большого их волнения.
— Ничего, пущай поволнуются!
— Ты, Соросович, все правильно толкуешь. Только не можем мы, как оборотни?шатуны, сами себе глазами дорогу освещать.
— Это не есть нужно. Мистер Промт Дикшинари!
— Эссе Сум, патронус!
— Мистер Дикшинари, от имьени, этого общества прошью вас продьемонстрировать ваши способностьи. Ищите тропу! Тропу к партизанам! И ведите нас за собой…
— Бене, — согласился невидимый переводчик. И тут же в руках его налилось неярким алым, пульсирующим каким?то светом нечто по форме напоминающее сердце.
И тут же в руках его налилось неярким алым, пульсирующим каким?то светом нечто по форме напоминающее сердце.
— Прошу всех взяться за руки и следовать за мной!- скомандовал Промт Дикшинари каким?то механическим голосом.
Ему подчинились и споро зашагали по черному лесу, ориентируясь на пульсирующий свет.
— Не заметят ли сей свет из Кутежа? — разволновался Маздай Маздаевич, но Фондей Соросович вежливо рассеял его опасения:
— Этот свет есть видьеть только мы. Потому что он предназначается только для нас.
— Понятно. А светильничек?то какой странный! Ни на лампадку, ни на лучину не похож…
— Коньечно, не похож. Потому что это — есть благородное сердце мистера Дикшинари.
— Так он что же, сердце себе вынул?! Как же он не помрет до сих пор?
— Потому что у него есть запасное, сделанное искусным мьехаником при дворе ее величества королевы Братанской.
— Вона как! Сие премудрость, нами непостижимая.
— Отнюдь, мистер Маздай. Все со временем постижьимо в этом мире. Все, кромье двух вещей.
— Каких же, Фондей Соросович?
— Как узнать, есть ли жизнь на Марсе и как заставить женщину поменьше болтать языком…
— Тю! Я?то думал! Жизнь на каком?то Марсе нам совсем ни к чему, в своей разобраться не можем. А бабе?то легко можно рот заткнуть!
— Не применьяя насильственных методов, — поторопился ввести дополнительное условие толерантный Фондей Соросович.
— Это как?
— Не бить.
Маздай вздохнул.
— Тогда не то что трудно, — сказал он, — а просто невозможно.
К утру беглецы уже оказались в глубоком лесу. Самое странное было то, что за все время их продвижения ни одна тварь лесная — обычная либо сверхъестественная — не трогала отряд. Сердце Промта Дикшинари мало?помалу начало тускнеть и гаснуть, и бесстрашный переводчик аккуратно вдвинул его на место, на ходу проверяя показания систолического давления… Впрочем, теперь в свете его сердца и не было особенной нужды: над верхушками Чертоногого леса занимался рассвет.
А когда меж стволов замаячило что?то сильно смахивающее на заросшую разнотравьем поляну, Микула Селянинович облегченно смахнул пот со лба:
— Кажись, пришли.
— Пришли?то пришли, — опасливо начал оглядываться кто?то из пчеловодов, — да только куда?
— А куда вам надобно было? — поинтересовался некто тихим вкрадчивым голосом, шедшим из ниоткуда, но услышанным всеми без исключения.
* * *
— Эй, болезная! Ты молочко?то будешь али нет?
Я с трудом пришла в себя. Так, вроде все на месте. Руки, ноги, голова… Осталось только в принудительном порядке открыть глаза, чтобы вспомнить, где я нахожусь.
— Болезная, а ведь молоко?то прокисло! Да и чего ж ждать от него по такой?то жаре. Эх, люди, люди, бестолковый вы народ! Учишь вас, учишь житейской премудрости, да все не впрок! Неужто так трудно было лягушку изловить?
— Какую лягушку? — Мои глаза открылись сами собой.
И я увидела, что лежу в уже поставленной кем?то палатке, а голосок, рассуждающий про бестолковость рода людского, идет извне, от небольшого уютного костерка, постреливающего вверх снопами ярких искр. Возле костра сидела некая фигура, своей бесформенностью напоминающая силосную кучу. Мне почему?то пришла в голову дикая мысль о том, что эта фигура имеет прямое отношение к медведям. Чтобы незамедлительно выяснить этот вопрос, я выбралась из палатки.
Кругом стояла ночь, только место, где горел костер, отчерчивалось от непроглядной тьмы размытой световой границей.
— Так какую лягушку? — настойчиво переспросила я у существа, сидящего возле костерка.
— А какую хошь! — словоохотливо принялся толковать мой странный собеседник. Какая в здешних местах водится, та и сгодится. Жабу также можно, даже лучше, потому как жаба завсегда солиднее лягушки. Вот. А лягушки шпорцевой или, к примеру, пипы суринамской в здешних краях не водится, потому с них и спроса нет…
— А зачем вам лягушка? — чувствуя, что при падении я все?таки здорово повредилась головой, поинтересовалась я.