— Василиса, ты что говоришь такое? — изумилась моя тезка. Это же просто дверь. Дверь в сад.
Она сняла с шеи цепочку с болтающимся на ней ключом и, принялась ковыряться в замке.
— Вот незадача; заржавел замок за столько лет без работы… Ничего, сейчас все получится!
Посверкивая зелеными глазами, Василиса Прекрасная колупала массивное чрево проржавевшего замка, а я держала вещи и продолжала галлюцинировать:
— Говоришь, не будет там театра? А жаль… Всю жизнь мечтала попасть. Сидеть в первом ряду и любоваться манерами пуделя Артемона.
Сидеть в первом ряду и любоваться манерами пуделя Артемона. Но лучше — прятаться за кулисами вместе с печальным бледным Пьеро и осушать фонтаны его перемешанных с пудрой слез своими утешающими поцелуями!.. Ты говоришь, сад? Что — сад? «Созрели вишни в саду у дяди Вани», а нам только и досталось, что выковыривать из их червивой мякоти скользкие косточки… Вишневый сад, мотивы русской драмы!.. Василиса, неужели ты не понимаешь, что только что своими словами ты разрушила мою детскую веру в существование бесплатных кукольных театров и длинноносых деревянных мальчиков!..
— Я только что открыла замок, — сурово прервала мои бессвязные речи деловая тезка. И лучше будет, если мы поторопимся!
— Да, пора на свежий воздух, — приходя в себя, согласилась я. А то что?то становится жарко.
— Жарко? — переспросила Василиса, и лицо ее исказилось гневом. Да ведь они, нехристи, наш терем подожгли! Скорей!
И она что было силы толкнула дверь в сад.
С одной стороны, даже хорошо, что этот забытый черный ход оказался забытым настолько, что весь зарос шиповником, дикой малиной и крапивой высотой в два человеческих роста. Это означало, что нас вряд ли кто?нибудь заметит в таких джунглях, да еще ночью, ой! «Ой» касается другой стороны медали. Крапива, негодяйка, жжется немилосердно, шиповник беспринципно лезет в глаза и уши, а поведение колючих кустов дикой малины вообще выходит за рамки Конвенции по правам человека…
Но мы терпели. И с этим достойным лироэпической поэмы терпением продирались сквозь заросли, чтобы по неприметным садовым тропинкам выйти к заветной беседке. Кстати, ночь уже не была удручающе темной — пламя, взметнувшееся над крышей нашего недавнего жилища, давало отменное освещение.
И тут я услыхала леденящие душу вопли!
— Горим! — оповещал честной народ голос, явно принадлежавший Василисе Прекрасной.
— Спасите наши души! — Это уже моим голосом кто?то истерично надрывался. Весьма похоже.
— А… как это? — поинтересовалась я у тезки, шагая за ней след в след меж зарослей черноплодной рябины.
— Я не такая дура, чтоб дать понять Аленкиным прихлебателям, что мы сбежали. Пусть думают, что мы в огне погибаем.
— И долго наши вопли им слышны будут?
— До тех пор, пока кто?нибудь из этих смуглокожих не попытается проникнуть внутрь терема. Тогда чары развеются.
— Ну, судя по тому, как они его подожгли…
— Да, надеются, мы сами к ним выйдем.
— С поднятыми руками и Альманахом в зубах…
— Сколь раз твердила тебе; не поминай сию книгу всуе! Беду накличешь! Ох, вот и беседка. Скорее внутрь…
Накликала я беду. Или беду вообще кликать не надо. Она сама является. Причем именно в тот момент, когда ты, уже опьяненный ароматом близкой победы, делаешь последний шаг…
И вляпываешься.
Допустим, в грязь.
В беседке стояла Аленка.
Мы замерли на пороге, а я совершенно не к месту и не ко времени поняла, что натерла плечо дерюгой, в которой тащила компьютер.
За спиной Аленки в беседке маячило с полдюжины симпатичных парнишек в белых одеждах и с абсолютно оловянными глазами.
— Я, чаю, вы собрались куда? — хрустальным голосом поинтересовалась у нас узурпаторша. И даже не зашли попрощаться. Нехорошо это. Не по?людски.
Она улыбнулась и сложила ладони лодочкой. Направила их в грудь моей тезки.
— Нехорошо, — повторила Аленка, и из «лодочки» ударил алый пульсирующий луч.
— Нет! — Я это даже не крикнула. Просто мое тело почему?то среагировало быстрее, чем сознание. И я заслонила Василису Прекрасную грудью.
— Нет! — Я это даже не крикнула. Просто мое тело почему?то среагировало быстрее, чем сознание. И я заслонила Василису Прекрасную грудью. Потому что на спине у меня расположился комп.
Луч ударился о мою грудь и рассыпался крохотными безвредными искорками. Все верно, говорила же Руфина, что на меня Аленкино колдовство не действует.
— Не получилось, — разочарованно разомкнула ладони Аленка. Трудно мне с вами. Зато интересно. Эй, ребятки! Ну?ка, потешьте свои могучие телеса во славу нашего приснопоминаемого махатмы!
Аленка отступила внутрь злосчастной беседки, «ребятки» ровным строем пошли по наши души, а я краем глаза успела заметить, что опьяненная магией вседозволенности узурпаторша стоит в сиренево мерцающем круге, начерченном на полу.
— Что это? — успела я спросить прекрасную тезку.
— От нас защита! Нам теперь туда не проникнуть! А очень надо!
— Кумарис! — хором воскликнули просветленные ребята и выхватили из ниоткуда длинные, серебристые копья, напоминавшие иглы. И кинулись на нас, все больше стекленея взглядами…
— А ну, давайте сюда, ошибки природы! — раздался на дистанции, отделявшей нас от прокумаренных головорезов, ехидный металлический голос. И по первому ряду смуглокожих с грохотом хлестнула очередь из «томпсона».