— Думаешь, твоя ж?жена тебя от моего г?гнева защ?щитит? Зря надееш?шшься!
— Никогда я от врагов за бабью юбку не хоронился! — Иван красиво отхватил мечом здоровенный острый коготь с потянувшейся к нему Аленкиной лапы. А тебя, паскудница, давно пора на место поставить! Мало того что матушку мою, царицу законную, ты заколдовала! Мало того что надо всем народом измывалась?лютовала всячески! Да еще пригрела в Кутеже вот энтого Брахму непотребного и по его законам лишила люд кутежский и работы законной, и законного же удовольствия! Нет прощения тебе ни за зелено вино, ни за мед, ни за пряники! А за то, что посмела ты супругу мою холопкой поименовать, — отдельный с тебя спрос! Хватит уже терпеть твои безобразия! Не будешь ты вдовить баб да сиротить малых детушек! Пресеку я на корню жизнь твою препоганую!
— Иван, остановись! — закричала я, понимая, что с этим криком; безнадежно опаздываю…
Шохор, нахор, туна?тун.
Станешь пленником двух лун.
Выпьет каждая луна
Из тебя всю жизнь до .дна.
Шохор, шохор, тао?ли.
Станешь пленником земли.
Станешь сквозь нее расти.
Без души и без кости.
Станет камень тебя бить,
Станет лед тебя топить.
И ни храм, ни лес, ни пруд
Облегченья не дадут.
Нахор, нахор, выйди прочь!
Ждет тебя слепая ночь.
Если ж камни запоют,
Ты припомнишь, как живут.
Иван так и стоял, окаменев, пока Аленка шептала?шипела эту жуткую считалку. По комнате холодные вихри разметывали множество крошечных шаровых молний. С последним словом колдуньи все молний разом ударили в Ивана, и он исчез. Без единого звука.
Я, кажется, тоже окаменела и очнулась только от голоса, с ехидцей вопрошавшего:
— Впечатляет?
Аленка, приняв свой прежний облик, снова устроилась на троне.
— Верни его, — только и сказала я.
— У?тю?тю! Так прямо сразу и побежала возвращать!
— Чего тебе еще надо? — зло спросила я. Чем ты еще не натешилась? Что ты привязалась ко мне, как Саурон к хоббиту?!
— Ась? — сравнение Аленку удивило. Это и понятно.
— Чайтанья сутрамутра кали пшактипраба, — вдруг подал голос доселе молчавший махатма Кумарис.
— Что?что, махатмочка мой? — Аленка сразу изобразила предельное внимание к словесам своего обкурившегося вашнапупца.
— Что?что, махатмочка мой? — Аленка сразу изобразила предельное внимание к словесам своего обкурившегося вашнапупца. Что ты мне советуешь?
— Ахарив шивану махарив, — лениво бросил в пространство Кумарис и забулькал своим кальяном.
— А ведь и верно! — хлопнула в ладоши Аленка. Верно мой многомудрый кармический супруг рассуждает. Хочешь, Василиса, обратно своего супруга живым?невредимым получить? Хочешь вызволить из заточения Ивана?царевича — порадовать Василису Прекрасную? Хочешь, мы с моим махатмой даже пересмотрим принципы нашей внутренней политики и разрешим народу в виде исключения вкушать мед по воскресеньям? Ну?..
— Хочу.
— Тогда выполняй мое третье желание.
— Слушаю.
— Альманах. Добудь мне его, где хочешь и как хочешь. Положишь вот здесь — пред моим троном, обещаю: все, о чем говорила, — выполню. И не делай такого лица, будто ты не знаешь о существовании этой книги.
— Зачем тебе это?
Аленка рассмеялась. Глаза ее вновь стали желто?багровыми.
— А читать я люблю, вот зачем! Все. Пошла прочь!
Меня словно вихрем вынесло из царских палат. В голове была полная сумятица мыслей, в душе все кипело от гнева, но поверх всего я ясно различала тихий отчаянный шепоток рыжей кошки Руфины:
«Давай с тобой условимся: никому ничего не говори про Альманах?книгу! Не знаешь про такую, и все тут!»
— Забавно. Теперь расклад карт выглядит так, что я хоть наизнанку должна вывернуться, а сей запретный фолиант раздобыть. Втайне от всех — раз. И вручить его озлобленной колдунье с парафренным синдромом — два. Последствия могут быть непредсказуемы.
Во всяком случае, когда я без Ивана вернулась домой, встретившая меня на пороге Василиса Прекрасная все поняла без слов. А когда двумя часами спустя у нас в тереме с санкции лжецарицы провели «профилактический обыск», все стало еще проще.
Мы — две Василисы — последнее препятствие на пути Аленки к абсолютной и грандиозной власти.
Мы — ее злейшие враги.
А с такими врагами положено считаться.
Чем дальше углублялся богатырский отряд в сумятицу столичных улиц, тем сильнее на физиономиях бравых витязей проступало гневное изумление.
— Что деется, что деется, — без конца повторял Денисий Салоед, а вестовой, коему дали взамен загнанного свежего крепкого конька, так и подпрыгивал в седле:
— А я вам говорил! А вы поначалу не верили!
— Ты вспомни, Ставр, — оглядываясь по сторонам, указывал перстом ошарашенный Микула Селянинович, — вон там стоял кабак отменный, «Подорожник?трава» назывался, а теперь на месте его что? Шалаш какой?то белый с вывеской непонятной. Эй, сударь дорогой, Фондей Соросович!..
— Я есть хэа. Здэсса йа.
— Фондей Соросович, будь так благотворителен, вели своему толмачу перевести для нас, темных, сию надпись.
— С удоволсствиэм. Хай, мистер Промт Дикшинари, транслейт плиз!
— Бене, меум патронус! — Толмач, то есть переводчик, принадлежащий иностранному витязю Фондею Соросовичу, знал невероятное количество языков. Но в просторечии предпочитал изъясняться на архаическом, но прекрасном тиберийском. Промт Дикшинари мельком взглянул на надпись и, поражая слух чудовищным акцентом, буквально перевел: — Здание, в котором не есть разрешено употреблять алкогольные напитки. Дикси.