Девочка мигом метнулась в другую комнату и принесла просимое, а я разинула рот:
— Как вашу дочку зовут?
— Крестили Марьей, а кличем Масяней. До того верткая да озорная — сладу нет, — ответил Василий, садясь за стол.
До того верткая да озорная — сладу нет, — ответил Василий, садясь за стол. Старшая?то наша дочка, Аннушка, куда как степенная да спокойная: дай ей ложку с маслом подсолнечным — по одной половице пройдет и ни капли не прольет! А эта — пострел в юбке. Но сердце у нее доброе да приветливое, так что и на ее долю женихи найдутся.
Лукерья Матвеевна подала мужу большую чашку с крепким чаем, подвинула блюдо с пирогами.
— Я уж и наливочки приму, — улыбнулся Василий Никитич. За приятное знакомство.
Мы выпили с ним за знакомство. Я заикнулась было о том, что пора бы мне откланяться, но Лукерья Матвеевна и слушать не хотела. Тогда пришлось вести светскую беседу, поскольку, при всей моей нежной любви к пирогам, я больше не могла проглотить ни кусочка.
— А скажите, Василий Никитич, — начала я тоном светской гранд?дамы. Давно вы доски для пряников делаете?
— Сызмальства. Учился у знаменитого мастера итульянского, за границей, почитай, и детство и юность провел.
— Почему за границей?
— Так ведь Итулия — не Тридевятое царство, Ох, дивная страна! Вечное там лето, плоды диковинные в садах растут, море синее — куда взор ни кинь… Но более всего знамениты итульянцы своими самоварами жаровыми, расписными да пряниками печатными. Даже поговорка есть: «В Итулию со своим самоваром не ездят». И главный дворец у них в столице именуется Палаццо ди Рафаэлло, что означает «Пряничный домик». Там и учился я у великого мастера Карло Коллоди искусству делать такие пряничные доски, чтоб пряник, в них оттиснутый, был редкостной картине подобен. И могу сказать не смущаясь, что в сем мастерстве я превзошел своего учителя, ибо, прощаясь со мной, он сказал: «О, sole mio! Теперь мне остается только делать деревянных кукол для театра синьора Каррибальди, ибо ты, мой ученик, искуснее меня».
Василий Никитич смахнул слезу в чашку с чаем.
— А Аленка запретила пряники, — ни с того ни с сего бухнула я.
И тут же мастер грохнул кулаком по столу:
— Ведаю! Ведаю сие и не могу не гневаться и не возмущаться духом! Ибо это есть великое непотребство: терзать народ кнутом, при этом отнявши у него право на пряник! Потому и ушел я со всем семейством к партизанам в лес густой, потому и делаю сейчас для пряников такие доски, которые Аленке гробовыми покажутся!
— А можно посмотреть? — полюбопытствовала я.
— Само собой. От хороших людей у меня секретов нету, — кивнул Василий Никитич.
Он доел пятый пирог с печенкой и решительно встал из?за стола.
— Будя! Ну, гостья дорогая, пожалуйте в мою мастерскую.
Мастерская располагалась в пристройке, попасть в которую можно было из сеней избы. Пахло в мастерской древесной смолой, свежими стружками, воском и чем?то неуловимо сладким. Пряничным. По стенам развешаны были потемневшие от времени прямоугольники, овалы, круги и разнообразнейшие фигурки зверюшек, птичек, рыбок — доски для пряников. Я разглядывала узоры и пыталась читать вырезанные надписи, перевернутые как в зеркале: «Ажетук зи корадоп», «Лотсерп лотс и лотс ан кинярп»… Поначалу это воспринималось как тарабарщина, но потом я перевела: «Подарок из Кутежа» и «Пряник на стол, и стол — престол».
— Это я раньше делал, — пояснял Василий Никитич. А теперь у меня военный заказ.
— Это как?
— А вот. Мастер показал на стол, где разложены были заготовки с намеченными буквами, — Этот пряник будет «Смерть захватчикам!», этот, в форме меча, «Руки прочь от Кутежа!», а вот этот, самый большой, «Нам нету слаще слова, чем «Свобода'»». Лихо, а?
— Не то слово…
— Потом Кондратий да Левонтий, пряничные пекари, по этим формам пряников наделают.
С верными людьми отправим пряники в Кутеж, а там наши подпольщики будут их горожанам к дверям привешивать али под дверь подсовывать. Чтоб знал кутежанский люд, что не безнадежно его положение и избавление от лихой злодейки придет незамедлительно.
— Тогда такие пряники нужно и во дворец подбросить, — подумав, посоветовала я. Чтоб.Аленка знала и трепетала.
— Это дело! — кивнул мастер, — Уж для энтой?то змеюки я расстараюсь. Такую надпись сварганю — полгода не прочихается!
— Ох, опасное твое занятие! — вздохнула, бывшая лягушка Лукерья Матвеевна. Ох, горишь ты на работе, сокол мой ясный!
— Ничего! — отмахнулся мастер. Не сгорю. Кто, окромя меня, эту затею приведет в исполнение?
— Никто, — вздохнула Лукерья Матвеевна.
— Ладно, бабоньки, вы идите в избу, а мне делом заниматься надобно. С этими словами мастер принялся перебирать свой инструментарий.
Мы вышли, пожелав ему удачи.
В горнице за столом сидела Масяня и за обе щеки уминала оставшиеся пироги.
— Доченька, ты же лопнешь! — видя произведенное Масяней опустошение, ахнула Лукерья Матвеевна.
Масяня хитро глянула на мать и прошамкала набитым пирогами ртом:
— Мам, уы муе щаю науей и офойди! Лукерья Матвеевна только руками развела:
— Никакого с нею сладу! И в кого она такая уродилась?
Я сделала сочувственное лицо, хотя вид уплетающей пироги Масяни восхищал меня беспредельно. Тут в окошко горницы деликатно постучали.