А из избы голос, глухой такой да сварливый, ему отвечает:
— Охти, надоели мне энти девки! Одна хуже другой: стряпать не умеют, полы мыть не обучены, стиркой рук не марают, а туда же — в колдуньи рвутся! Не приму, гони ее в шею, Жакушка!
— Нон! Сэ нон комильфо! — произнес этот Жакушка. Я есть пожалеть ле повр пти анфан! Алле, мон анж! Иди есть сюда ко мне, дитя!
И поманил тот, в колпачке, меня рукой, войти, значит, приглашал. Я поднялась, грязь кое?как с сарафана отряхнула и робко так на порог взошла, а порог?то из ребер человечьих сделан!
Этот, в колпачке, завел меня в избу, а в избе просторно, ровно в палатах царских, и красота кругом неописанная: золото да серебро, да ткани дорогие! Мне?то о ту пору нигде такого видывать не приходилось. И свет сияет на всю избу яркий?преяркий, хоть ни лучины, ни свечечки здесь не видать. Хотела я было перекреститься, образа глазами поискала и слышу:
— Э нет, милая! Коль уж пришла сюда, про знамение крестное позабудь! Стены мне развалить хочешь?
Смотрю, встает с высокого резного кресла женщина красоты неописанной и величаво подходит ко мне. А мне страшно, и от того страха ни словечка я вымолвить не могу!
— Что ж, — заговорила тут женщина грозным басом, оглядевши меня с головы до самых пяточек. Вид у тебя самый распропащий, девушка. Что, мачеха из дому сжила?
Тут я все ей и тому господину в колпачке и рассказала. Послушали они меня и начали меж собой на иностранном языке переговариваться. Только и слышу, как она ему: «Анфан террибль! Сэт импосибль!», а тот ей будто шуршит в ответ: «Ма шер! Ма шер! Нон кон?несанс! Комси комса!»
Поговорили они этаким манером минут десять — я стою ни жива ни мертва, думаю: сей же час они меня есть начнут, а косточками моими порожек выстелют… И тут женщина этак усмехнулась и говорит мне:
— Что ж, милая, решили мы не губить тебя понапрасну, а в обученье взять. Благодари месье Жака Мишеля Жерардина, это он о тебе меня упрашивал, поскольку отношение ко всякой даме у него самое благородное… Научим мы тебя всему, что знаем, — лишь бы ты не тупа в обучении оказалась. Да вот еще что! Нынче всякое обучение платное, а поскольку взять с тебя нечего, будешь ты нам за науку отрабатывать: полы мыть, ковры трясти, сервизы чистить пастой меловой, котлы содой оттирать. И стирать тебе тоже придется… Умеешь?
— Умею, государыня, — сказала я, и это ей понравилось.
— А хоть знаешь ли ты, к кому попала? — спросила она меня.
— Не ведаю, — ответила я.
Усмехнулась женщинами обратилась тут в старуху страшную — с клыками до пояса, с горбом, на спине, с волосьями ровно пакля.
— Вот такой, — прошамкала старуха, — я в основном здешнему люду и показываюсь. Чтоб побаивались. Потому и кличет меня население Бабой Ягой. Тут она снова в красавицу переметнулась и добавила: — Но ты меня можешь звать «сударыня», «мадам» или на крайний случай «мэм». Запомнила?
А я уж кивала и в ноги ей кланялась.
— Боишься ты сильно, — поглядела она на меня проницательно. А ум боязливый к обучению неспособен. Убираю твой страх! — И пальчиками щелкнула.
И перестала я бояться. Тут она мне показала на человека в колпачке:
— Это месье Жак Мишель Жерардин, великий маг?чернокнижник из далекой Помиранции.
И перестала я бояться. Тут она мне показала на человека в колпачке:
— Это месье Жак Мишель Жерардин, великий маг?чернокнижник из далекой Помиранции. Повезло тебе, девочка, что будешь ты у него обучаться.
Я и месье Жаку поклонилась.
— Что ж, — сказала мадам. Нынче отдохни, слуги тебя вымоют, одежду дадут, а с завтрашнего дня у тебя другая жизнь начнется, Василиса.
Как она мое имя узнала, ума не приложу, сестрица! Видно, такое сильное у нее было колдовство, что она без труда даже в разум человеческий проникала.
И начала я у них работать да чернокнижной премудрости учиться…
Василиса Прекрасная замолчала, переводя дыхание. Достала из пышного рукава батистовый платочек, обмахнулась им, отерла выступившие слезы…
— Не скажу, чтоб баловали они меня, — вновь заговорила она, — но и без провинности не корили. А уж какие науки колдовские мне они открывали — и поверить невозможно!
— Какие же? — нетерпеливо спросила я.
Прекрасная тезка перешла на свистящий шепот:
— Язык птичий да звериный я вызнала, все колдовские травы, что в зельях разных применяются, наперечет знаю, где какая растет — хоть с закрытыми глазами в лесу покажу! Баба Яга меня и ступой управлять научила, и погоду портить — середь лета заморозки устраивать, а зимой дождик вызывать… Долго ли, коротко, а прожила я у них почти до- совершеннолетия. И вот однажды летом, в ночь полнолунную, приказывает мне месье Жак выйти на двор. Вышла я, стою, тихо, а Яга с месье Жаком принялись заклинания читать, да такие, что у меня волосы на голове зашевелились — темные силы они вызывали! Закончили они, и тут услыхала я, как крылья шумят. Опускаются с небес на поляну перед избой восемь черных воронов, громадных, с теленка ростом; у каждого глаза горят, а в клювах держат они по книге.
— Смотри, Василиса, — произнесла тут Баба Яга. Это главные книги колдовской премудрости. Прочтешь любую — обретешь силу великую, только за то чтение тебе душу заложить надобно. Станешь читать?