— Учитель… то есть мастер Иван Таранов, что ж они с тобой содеяли!!!
— Поплачь, поплачь, Микулушка, — с ласковым вздохом сказал Иван Таранов, — Я?то уж свое отплакалси.
— Нет! — тут же взял себя в руки именитый богатырь. Не подобает воину слезы лить! Лучше расскажи?ка ты мне, старинушка, кто довел тебя до жизни такой и что это за палаты странные, непонятные на вид, в коих мы находимся?
— А водички еще не хочешь?
— Нет. Вот хоть бы кваску — разогнать тоску…
— Квас теперича не про нас, — опять вздохнул Иван Таранов. Да уж давай я все обскажу по порядку.
Под тихий рассказ бывшего пивовара стали понемногу отходить от своего тягостного сна и прочие витязи. Просили пить; Иван Таранов, не прерывая своего скорбного повествования, подавал воду богатырям, те окончательно приходили в себя и с жадностью вслушивались в речи почтенного старца.
— Повелела охальница Аленка от имени своего махатмы, повыжечь весь хмель да ячмень на корню, а ведь он только всходы пустил — самое?то сейчас время… Это уж было после того, как она пасеки все до единой сничтожила, да, точно, после… И вот пришли ея разбойники смуглокожие мою пивоварню громить. А вы ведь, мужички, помните, какая у меня была пивоварня: гости зарубежные глядеть приезжали, все выспрашивали, как я такого качества темного пива добиваюсь. Один нихтферштейнский кайзер — али будвайзер? — не помню, ажно в чан с солодом свалился — дескать, проверить, нет ли в моем солоде какого секрету… А какие у меня секреты — главное, использовать светлую сторону силы. Уважа?а?али… Мендалей и грамоток цельный сундук мне понаклали за такое пиво исключительное. А Аленкины громилы в один миг и меня, и подмастерья моего скрутили, иголками какими?то укололи, заорали: «Кумарис, дед!» и разметали пивоварню на мелкую солому. Сам я, слава богу, энтого зрелища полностью не наблюдал — от укола ихнего в голове у меня помутилось. Слышал только отдаленно треск да грохот, да еще смех какой?то издевательский…
Да… Очнулся уж тут, только не в энтой палате, а в другой, там все белое и стоят разные штуки непонятные, очень на пыточные похожие. Вижу — лежу я на жестком холодном лежаке, ремнем поперек пуза к лежаку пристегнутый, в руку мне иголка воткнута, от иголки вверх прозра?ачная ниточка тянется к пузырю здоровенному. В пузыре чегой?то налито, и понимаю я, что жидкость?то из пузыря того в мое тело переливается! Ах, паскудство, думаю, хотел было уж вскочить, иголку ту долой выдернуть, да услышал вдруг тихий голос:
— Напрасны, дед, твои потуги.
Голову я налево повернул, гляжу — на таком же столе лежит пристегнутым и с иголкой в руке известный резчик досок пряничных, славный Илья Солодов, который завсегда за качество своего дела отвечает. Только едва узнал я его, потому что вид уж у него стал, вот как сейчас у меня.
— Как с тобой учинилось такое? — поинтересовался я. И отчего ты меня дедом прозываешь?
— Учинилось сие от капель, кои нам в энтом месте вливают, беспрестанно, — ответил Солодов. А?дедом ты станешь — таким же как и я, поскольку и тебе капель накапают цельную баклагу.
— А ежели бежать? — возмутился я духом и попытался ослабить ремни, меня стягивающие.
— Никак невозможно тебе свершить побег, — вяло возразил Солодов. Во?первых, тут кругом охрана понатыкана из братьев милосердия. Чуть ты рыпнешься, милосердный брат наденет на тебя особливую рубаху с аршинной длины рукавами, рукавами этими же тебя свяжет и так примется лечебно дубиной охаживать, что ни в сказке сказать ни пером описать. Тут вон, видишь, в уголку лежит дядя? Так это бывший коновал, человек силы немереной. Вот он тут бежал позавчера… Вернули, избили, к лежаку привязали и баклагу с каплями поставили. Так он от побоев в уме, видно, повредился: слышь, все капли считает…
И вправду, тот, об ком говорил Солодов, лежал, тупо скосив глаза на ниточку, по которой медленно капала неведомая отрава и шептал:
— Пятьсот шестьдесят пять, пятьсот шестьдесят шесть, пятьсот шестьдесят семь, пятьсот шестьдесят восемь…
— Сбился, — пояснил Солодов.
Он вчера до тыщи досчитал, а дальше счету не знает, вот и начал заново. Жалко его. Загубили человека. И нас загубят…
— Что же это за отраву нам вливают? — ахнул я.
— Точно я тебе сказать не могу, — закашлявшись, сказал Солодов и понизил голос. Братва милосердия и главный лекарь бают, что это успокоительно?очистительный эликсир, а я чую, что сие есть не что иное, как перебродивший сок молодильных яблок. Сам ведь знаешь, поди, ежели сок молодильных яблок перестоит да перебродит, тот, кто его выпьет, стареть начнет вельми скоро. Я вот, видишь, уже и облысел… А вчера нарочно весь день про молодых да красивых голых девок, как они в речке купаются, думал?представлял — и представления не те, и огненного желания в известном месте не почуял.
— Да за что же нам это?! Зачем они из нас стариков делают?! — чуть не возопил я.
— А указание такое от Аленки?узурпаторши вышло. Потому как старики?то с нею воевать не будут. Вот она и решила состарить весь Кутеж, а там, глядишь, и все царство… А еще, я думаю, — совсем перешел на шепот Солодов, — не простые эти капли. Тот, кто долгое время употребляет перебродивший сок яблок молодильных, попадает от него в зависимость.