— А Карлос? — зачем-то спросила она, хотя Бенеро видел не больше ее. — То есть вторая статуя… Бронзовая.
В окно било утреннее солнце, а перед глазами стоял темный берег и две чудовищные фигуры… Живой Карлос никогда не был страшным, а может, дело в том, что она не видела его на войне. И войны она тоже не видела. И не хочет видеть!
— Правда имеет обыкновение прорастать сквозь ложь, сеньора. Рано или поздно. — Врач слегка выдвинул одно из кресел, и Инес послушно села, не зная, что и думать, не то что говорить.
Рано или поздно. — Врач слегка выдвинул одно из кресел, и Инес послушно села, не зная, что и думать, не то что говорить. Бенеро спокойно устроился у стола и закрыл крышку чернильницы. — Здравый смысл подсказывает, что ваш супруг победил и теперь спокоен. Спросите у брата, он может сказать вам больше.
— Если он там был…
— Я видел дона Хайме рядом с доном Диего. Вы были слишком захвачены поединком, иначе бы заметили обоих.
— А сколько перьев в хвосте Коломбо, вы случайно не заметили? — От растерянности в детстве Инес грубила, потом это прошло, а сегодня почему-то вернулось.
— Папские голуби внешне не отличаются от обычных, — невозмутимо объяснил Бенеро, — о птицах можно прочесть у Марциала-младшего. Его труды одобрены Святейшим Престолом и должны быть у сеньора Камосы.
— А вы трудов о голубиных хвостах не держите? — Нужно встать, найти Хайме, и пусть братец наконец расскажет все!
— Мой Марциал остался в Доньидо, но я обязательно обзаведусь другим. В Витте все еще можно найти любые книги.
— Мария хочет, чтобы вы остались. Здесь вам ничего не грозит, а Хайме сумеет вернуть ваши вещи, — ничтоже сумняшеся пообещала Инес. — Это самое малое, что он должен для вас сделать.
— Вы недооцениваете своего брата, сеньора. Он не дает в долг и не берет сам, а дарит и иногда принимает подарки. Постарайтесь это понять, а вашей подруге передайте мою признательность.
— Вы не останетесь?
— Нет, сеньора. Жить, знать и бездействовать — уподобляться одному не самому умному юноше, положившему жизнь на любовь к собственному отражению. В Витте я смогу лечить и учить, значит, я еду в Витте.
— Один? — глухо спросила Инес, чувствуя, что мир стремительно тускнеет.
— Насколько мне известно, я еду один, — вежливо ответил врач.
Сейчас она спросит «когда», и Бенеро ответит «завтра». Или через неделю, а может, даже через месяц, какое это имеет значение. Все равно его не будет.
— Сеньор Бенеро…
— Да, сеньора?
— Я еду с вами, — внезапно произнесли губы, а ведь им было велено просто пожелать счастливого пути! — И я, в отличие от Марииты, обойдусь без церковного благословения.
— А вы умеете плести цепочки из собственных волос? — строго спросил Бенеро.
— Я умею подавать щипцы, — отрезала герцогиня, — это вас устроит?
— Вы еще умеете ставить все дыбом, — поправил Бенеро и некстати добавил: — Закон приговаривает к смерти суадита или синаита за связь с христианкой и, кажется, всех, кто способствовал этой связи…
— В самом деле? — удивилась Инес. — А разве вас еще не приговорили?
— Нет, сеньора. — Спокойствие врача оставалось непоколебимым. — Когда вы сочли уместным меня похитить, я был всего лишь обвиняемым.
— Значит, суда не будет, — сделала вывод герцогиня. — Или в Миттельрайхе действуют те же законы?
— Насколько мне известно, для этого в Миттельрайхе нет достаточного количества суадитов.
— Вот и хорошо.
— Инес перестала улыбаться. — Сеньор Бенеро, если вам мешает отказаться вежливость, забудьте о ней. В конце концов, я могу вернуться… куда-нибудь.
— Нет, сеньора, — улыбнулся одними глазами врач, — не можете. Причем по двум причинам. Во-первых, возвращаются «куда-нибудь» только те, кому некуда идти, а во-вторых… Сеньора, спросите голубя вашего брата, и он разоблачит мои замыслы. Суадиты намеренно подослали меня к добродетельной герцогине, удостоенной особого внимания святого Фарагуандо. Я должен вас соблазнить, тем самым поправ и осквернив чувства сеньора Коломбо, так что я вас не отпущу.
2
— Господи, — прошептала Инес, чувствуя, как у нее отрастают крылья, — во что сеньор… паштет превратил вчера мое единственное герцогское платье!
— Что поделать, — посочувствовал с порога отыскавшийся в самый неподходящий момент братец, — по мнению Коломбо, этот мир погряз, а он привык доказывать свои убеждения словом и делом. Сеньор Бенеро, насколько я понял упомянутую птицу, его появление у озера — дело ваших рук?
— Бросила его я, — не стала скрывать Инес. — Дон Диего, я разбила ваше зеркало.
— Оно не мое, — отрекся от своего имущества вошедший за Хайме де Гуальдо. — Сеньор Бенеро, мы ничего не понимаем…
— Я могу лишь предполагать, — развел руками врач. — Я исходил из того, что папские голуби не уникальны. Соломон понимал язык самых разных тварей, а синаитские фараоны говорили с кошками и ибисами, веря, что в них вселяются души предков, однако животные не обладают органами членораздельной речи. Нам остается либо считать свидетельства древних ложью, либо признать существование созданий, сочетающих элементы животного, человеческого и сверхъестественного. Дон Диего, вы сейчас уснете.
— Бессонная ночь, — покаянно вздохнул де Гуальдо. — К вечеру я стану умнее, но, во имя Господа, как вы догадались швырнуть в Хенилью голубем?!