— Ну, если я тебе не нужен…
— Мне никто не нужен, — рявкнул Руди и вдруг осекся, — разве что…
— Что? — хриплым голосом переспросил Цигенбок.
— Брат Готье Бутора предпочел собственный кинжал топору палача…
— Его предупредили, — тихо сказал граф фон Цигенгоф.
— Да, — подтвердил принц-регент, — у него нашелся друг, который его предупредил.
— Говорили, что Анри де Монлу сделал больше. Он избавил друга от греха самоубийства.
— Георг фон Лемке — твой друг? — Рудольф Ротбарт улыбался, и его улыбка живо напомнила Клаусу о вчерашних волках.
— Да. — Цигенбок торопливо поднялся и вдруг хлопнул себя по лбу. — Я наконец понял, что не так. Где твоя цепь?
— Потерялась. — Руди залпом допил вино. — Прошлой ночью много чего потерялось…
2
Почему волки не говорят? Неужели мало потерять душу, имя, лицо, нужно еще и лишить голоса. Эх, Людвиг, Людвиг… Что ты натворил и как нам теперь с этим жить?
Вздох, тяжелая лапа скребет пол, и снова взгляд — молящий, отчаянный. Рыжая морда в черной маске тычется в серебряную цепочку.
— Хочешь, чтоб я снял крест? Надел на тебя?
Волки скулят, как собаки, он никогда в жизни не сможет убивать волков. Людей сможет, а волков — нет. Но цепочка коротка, мастер делал ее для человека. Ничего, из цепи регента выйдет отличный ошейник.
— Давай голову!
Золотая вспышка, дикая резь в глазах и такой знакомый голос!
— Руди!
— Ты?! Никогда не думал, что стать человеком так просто.
— Просто, — подтверждает брат, — нет ничего проще смерти, когда-нибудь ты это поймешь.
— Не думаю. Дьявол, как же я рад тебя видеть! Мать сказала, что обратной дороги нет, и я почти поверил.
— Она не лгала, — бросил Людвиг, — волки Небельринга становятся людьми, проходя ворота Вольфзее, но для меня они закрыты.
— Им же хуже, — пожал плечами принц-регент. — Пойдем отсюда, под открытым небом легче дышится.
— Нет, — Людвиг Ротбарт обвел глазами лики святых, — я могу говорить с тобой только в церкви. Руди, ты знаешь, что боги хранят Миттельрайх, пока им правят потомки Вольфганга?
— Мать сказала, — кивнул Руди, — только сдается мне, что и луна внакладе не осталась.
— Теперь это неважно. — Людвиг опустился на резную скамью.
— Теперь это неважно. — Людвиг опустился на резную скамью. — Если Ротбарты потеряют трон, Небельрингу конец, а с ним и щиту Миттельрайха. Это правда, Руди, хотя поверить в нее и трудно, я и сам не верил…
— Не верил или не знал?
— Перед коронацией я вписал в книгу Вольфганга свое имя. Разумеется, я прочел договор, но мало что понял. Конец династии — это всегда смуты, войны, разруха, чего удивляться, что предок пекся о продолжении рода? Я вспомнил о клятве, только встретив Милику. Мать была вне себя…
— Еще бы, ведь она нашла тебе невесту. Дьявол, сватать тебе высокую брюнетку?!
— Руди, избави тебя Господь узнать, что такое любовь.
— Лучше я сам себя избавлю, это надежней. Прости, я тебя перебил.
— Мать тоже узнала всю правду лишь в Вольфзее, хотя императрице, когда она носит сына, открывается многое. Женщины не знают, но чувствуют.
— Милика выносила Мики, и ей ничего не открылось… Людвиг, я уже ничего не понимаю.
— Это трудно понять…
Алая кровь на рубахе. Открылась рана?
— Помолчи, я тебя перевяжу.
— Бесполезно, — Людвиг улыбнулся одними губами, — волк Небельринга, надевая крест, отрекается от клятвы Вольфганга. Для того здесь и построили церковь, только нам без помощи в нее не войти. Милика меня позвала, ты отдал мне крест, и я вернул свое тело. От рассвета до полудня.
— В полдень ты снова станешь волком?
— В полдень я умру, — просто сказал Людвиг, — окончательно и бесповоротно. Не буду врать, что мне не страшно, все равно не поверишь.
Исполненные кротости взгляды, молитвенно сложенные руки, золотое сиянье. Святой Иоанн, святой Габриэль, святая Мария… И тут же бурые пятна на белом мраморе, засыхающие ветки, сгоревшие свечи. Врата спасения, врата смерти…
— Руди, ты слышал о лунном проклятье?
— Нет.
— Это — болезнь. Очень редкая. Она возникает из ниоткуда и переходит от матери к дочери, потому что сыновья умирают в младенчестве. Женщина кажется здоровой, но лишь кажется. Жена Хорста Линденвальде была больна. Узнав, что с ней, графиня приняла яд, но для всех она умерла родами. Врач скрыл правду, но объявил, что Милике Ротбарт нельзя рожать. Когда я попросил руки Милики, Линденвальде сказал мне то, что знал сам, но я слишком любил…
Бесплодный брак не принес бы зла, наш род продолжили бы твои дети, но Милика меня обманула. Потому что любила, и желание подарить мне сына оказалось сильнее страха смерти. Мы лгали друг другу из любви, и мы погубили все и себя…
— Тебе лучше отдохнуть!
— Помолчи! Когда Милика призналась, что беременна, я вспомнил договор Вольфганга. Император может выкупить чужую жизнь ценой собственной. Я не верил, что это правда, но утопающий хватается за соломинку… Жизнь без Милики казалась мне невозможной, и я отдал себя Небельрингу.
— Ты просил меня позаботиться о жене, выходит, все-таки верил.
— Да. И нет. Получи я знак того, что выкуп принят, я б сказал тебе все, но не случилось ничего. Понимаешь, ничего! Милика родила Мики, все было так хорошо, что я и думать забыл о своей жертве. Луна взяла меня тогда, когда я этого не ждал. Я уснул в своей постели и очнулся у ворот Вольфзее, закрытых ворот.
Луна взяла меня тогда, когда я этого не ждал. Я уснул в своей постели и очнулся у ворот Вольфзее, закрытых ворот.
…А кровь все льется и льется; льется и уходит в мраморный пол, словно в песок. Сколько же ее!