— Крест! — Лицо де Гуальдо кажется маской. Маской ужаса и удивления. — Где крест?!
Гонсало де Хенилья в бешенстве рвется вперед, чтобы раздавить ненавистного гранда. Луна светит ярко, ярче, чем минуту назад. Словно бы порыжевший свет бьет в оскаленное каменное лицо, липнет к шее и рукам осатаневшего командора, волной скатывается по груди… Так вот что заметил Диего! На кирасе больше нет креста, лишь выщербленные розовые гирлянды…
— Скорее!!! — визжит в мозгу. Хлопают крылья, в плечо вцепляются птичьи лапки. — Покинь это место… Отринь Зло, и спасешься…
Коломбо?! Он-то откуда здесь взялся?
— Почему ты не в мешке?!
— Самозванец! — верещит голубь и лезет за пазуху. — Прикрылся именем Господа, а сам… Богохульник! Еретик… Обманщик!
— Головой ударился? — Не узнать Коломбо — это надо суметь! Фидусьяр везде найдет своего импарсиала, но чего его понесло к Хенилье…
— Самозванец, — рявкает голубь и ныряет с головой за пазуху.
— Прикрылся именем Господа, а сам… Богохульник! Еретик… Обманщик!
— Головой ударился? — Не узнать Коломбо — это надо суметь! Фидусьяр везде найдет своего импарсиала, но чего его понесло к Хенилье…
— Самозванец, — рявкает голубь и ныряет с головой за пазуху. Ладно, не до него. Дубина Карлоса попадает мраморному по руке, и Хенилья теряется. Воя от боли, командор на полусогнутых ногах словно бы пляшет нелепый крестьянский танец, тяжело размахивая дубиной, а де Ригаско… Де Ригаско прорывается в ближний бой! Бронзовый сапог вновь бьет по мраморной голени. Треск, полный смертной злобы вопль… Истукан с грохотом и воем рушится на землю, но успевает махнуть стволом. Удар не просто сбивает Карлоса с ног, но отбрасывает к самой кромке воды — с таким звоном падает с лафета и катится под гору пушка.
Коломбо высовывает клюв наружу.
— В Рэму, — требует он, — бежим в Рэму, и я не скажу, что ты гостил в замке демонов и отступников, а твоя сестра грешит с суадитом…
— Мерзавец! — рычит Карлос, приподнимаясь на локте, и Коломбо прячется. Звон, грохот… Двое пытаются встать. У Хенильи обломок ноги уходит глубоко в землю. Карлос опирается на колено, потом на дубину и рывком вскакивает.
— Тебе не подняться, — твердо говорит он врагу, — ты проиграл.
— Тебе так этого хочется, герцог, — белое лицо изъедено злобой, словно проказой, но это просто крошится мрамор, — но я еще отправлю тебя к Сатане!
Белое чудовище буквально ползет на коленях к ближайшей глыбе, герцог поудобнее перехватывает свое оружие, а командор уже стоит, опершись на камень и держа дубину одной рукой. Стволы сталкиваются, как мечи, глухой деревянный стук кажется ошибкой. Карлос перекидывает дубину в левую руку. Как светятся у него глаза — так горит на солнце осенняя листва, так сияют по вечерам витражи в церкви Святой Изабеллы…
Обман, сильнейший удар по запястью, уже знакомый треск… Хенилья, ревя от ярости и незнакомой доселе беспомощности, пытается подобрать дубину уцелевшей рукой, теряет равновесие и снова валится на припорошенную белым крошевом гальку.
— Я же говорил, что ты проиграл, — де Ригаско внимательно смотрит на полускрытого валунами истукана, — по-другому быть не могло, иначе зачем бы мы все жили?
— Пусть он покается, — подсказывает успокоившийся Коломбо. — Я засвидетельствую, что ты вернул на путь истинный богохульника…
— Я не дам Хенилье отпущения. — Кому он это говорит? Фидусьяру? Диего? Ожившим статуям?
— Рад?! — орет Хенилья. Он сидит на валунах, как курица на яйцах, а перед ним разбитой скорлупой валяются осколки его тела. — Рад?! Все равно ты никто, слышишь, родич короля?! Ты — бездарь и бабник… Что ты знаешь о славе, чтоб меня судить? Что ты сделал для Онсии?! Позволил загнать ее в задницу, из которой ее вытащил я, слышишь, ты, гранд поганый?!
— Да, я мало сделал для Онсии, — кивает Карлос, — но дети, которые смогли родиться, потому что мы умерли, сделают больше… Или дети их детей. Можешь мне не верить, но слава и титул в сравнении с этим такая чушь! А теперь, Гонсало де Хенилья, защищайся. Если еще можешь…
4
Каменная ступня с треском отлетела в сторону… Как просто все вышло на этот раз, до несправедливости просто.
Хенилья как-то боком, помогая себе уцелевшей рукой, отползает — хочет прижаться спиной к холмику.
Хенилья как-то боком, помогая себе уцелевшей рукой, отползает — хочет прижаться спиной к холмику. Будь они живы, хватило бы одного удара. Дополз. То ли сидит, то ли стоит на коленях, закрываясь обломком второй руки.
Надо кончать, но ты так и не приучился добивать. Всегда находился кто-то, кто это сделает, — солдат, загонщик, мародер, наконец… Дерево в руках совсем измочалилось, вряд ли выдержит. Выломать новое? Выломать, подойти и… Про всех грандов не скажешь, но ты и впрямь слабак, бывший герцог де Ригаско. Колошматить до смерти полуживого калеку не для тебя. А что для тебя? Уйти и оставить полный ненависти обрубок нельзя, с какой стороны ни взгляни, хотя тебя Хенилья подыхать бы оставил. Его счастье, что ты не так велик и не так умен…
Обломок скалы сам прыгает под ноги, словно напрашивается. Что ж, подобное подобным… Кто это сказал и по какому поводу? Неважно. Теперь неважно. Услужливый булыжник летит в грудь командора, тот закрывается, но не мрамору спорить с гранитом. С хрустом разлетается предплечье, от и так изуродованной руки остается бесполезный обрубок. Хенилья сидит на коленях у не спасшего его холмика. Ему все ясно, но пощады он не попросит. Ты бы тоже не попросил.