4
В дверь то ли постучали, то ли поскреблись. Диего вышел и тотчас вернулся в сопровождении толстенького старичка и полуседого гиганта, рядом с которым Бенеро казался человеком среднего роста. Будь Инья в состоянии бояться, она бы испугалась, но страх куда-то делся. Объявись сейчас в комнате дракон, Фарагуандо или мышь, герцогиня и бровью бы не повела, а вот Камоса испугался. Не великана — старичка!
— Это последний, — седой нехорошо усмехнулся, — и самый разговорчивый.
— Видишь, Камоса, — усмешка Диего походила на усмешку гиганта, как клинок на клинок, — твоему слуге тоже не удалось привести подмогу.
— Четверым слугам, — уточнил великан, — и все крысы. Хозяин доносил ради денег, они собирали объедки. Этот хочет жить.
— Я бы на его месте не хотел, — скривился Диего. — Ты покажешь на хозяина? Разумеется, за положенную по закону долю. Да или нет?
— Да, сеньор, — затрепыхался старикашка, — покажу… Еще бы не показать, если отравитель он и еретик. Чего только я не нагляделся, одних демониц по пятницам сюда таскалось, не сосчитать. А в снадобья свои во время поста он кровь добавляет, чтоб больной оскоромился.
— Фу, — скривился Диего, — не при даме. Мигелито, забери эту… ценность. Камоса, ты понял, как тебя встретят… нет, не в Протекте, зачем Протекте демонский угодник, в Сан-Федерико? Я уж молчу о том, что ты — тайный хаммерианин и сообщник поджигателя, неопровержимые доказательства чего находятся в твоем доме.
— Зачем вы так? — взвыл Камоса. — Я же обещал… Клянусь Господом, все будет, как хочет сеньор!
— Донося из корысти, ты уже лгал под присягой, — отмахнулся Диего, — клятвой больше, клятвой меньше, Господу все равно, Сатане — лишняя радость, но нас ты не обманешь. Жизнь жизнью, но тебе ведь и домик свой жалко, и денежки?
— Сеньор!
— Дон Диего, — поправил любовник Марии, — дон Диего де Муэна, и именно туда ты нас и проводишь, но это еще не все. Потом ты получишь назад своего верного слугу и вернешь герцогиню де Ригаско, которая вынуждена путешествовать с нами, в столицу. Как ни печально, тебя за это наградят. Впрочем, меня это уже не касается…
— Вдова де Ригаско?! — Страх на омерзительном круглом лице в мгновение ока сменился удивлением и восторгом. — Сеньора?!
— Я здесь не по своей воле, — быстро сказала Инес, — как и вы, сеньор.
Камоса молчал, он был красен, как гранат. Теперь мерзавец в узел завяжется, лишь бы довести гостей до Муэны и вернуться с добычей, за которую королева и дворянства не пожалеет. Теперь они связаны, Инес де Ригаско и добрый мундиалит Камоса, непредвзятый свидетель того, что вдова Льва Альконьи — заложница и жертва.
— Сеньора, — Диего де Муэна галантно подал «жертве» руку, — теперь вы знаете, что вас ждет, и можете отдыхать. Я вас провожу.
Инес поднялась, в последний момент догадавшись отдернуть руку, и гордо вышла первой. Они миновали длинный коридор, по которому бродил Пепе, и выбрались во дворик, куда более скромный, чем в особняке Хенильи, но вода бежала и здесь.
— Уф, — мотнул головой Диего, — ну и перетрусил же я, когда вы остались. Пойми этот подонок, что вы на нашей стороне, вам было бы не вернуться…
— Я слишком устала, — невпопад ответила Инес. Все обойдется, она вернется в Доньидо, а когда улягутся слухи, уедет в Ригаско. Хватит с нее столицы, двора, чужой любви и собственной глупости. — Вы хорошо придумали с этим негодяем. Теперь он вас не предаст.
— Это не я придумал, — улыбнулся Диего, — а ваш брат. Я делать из грязи хлеб, а из крыс — голубков не умею.
5
Глаза Фарагуандо сияли неистовым светом, словно у апостола Павла с фрески в дворцовом храме. Коломбо взмахнул крыльями и горделиво перепорхнул к потеснившимся собратьям. Торрихос неподвижно застыл в кресле, Пленилунья тоже молчал, вперив взгляд в белокрылых птиц — не двух, трех! Решившись на подлог, кардинал почти подписал себе приговор, главе Протекты осталось пережить падение соперника и не упасть при этом самому. Что оставалось брату Хуану, лучше было не думать. Конечно, Фарагуандо всего лишь королевский духовник, а импарсиалы держат ответ только перед Рэмой, но лгать «святому Мартину» опасней, чем самой Хуане. Для ее величества слово духовника равносильно слову Господа, а его святейшество прислушается к владычице сильнейшего из мундиалитских королевств. Из страха перед сожравшей Лоасс ересью и оскалом Ротбартов.
— Молчание брата Хуана понятно, — пророкотал Фарагуандо, — хоть и недопустимо. Нет оправданья тому, кто покрывает омерзительное преступление. Более виновен лишь скрывший чудо или же знамение Божие. Брат Хуан сегодня же начнет искупать содеянное, но сперва закончим с собравшим нас делом. Все вы, здесь присутствующие, знаете лишь часть правды, и двое из вас скрывают свое знание, но сколь тщетны эти усилия перед лицом Господа.
«Часть правды»… Хайме знал все, это Коломбо что-то проглядел, и не «что-то», а случившееся в доме. Голубь мог заметить их с де Гуальдо над трупом Гомеса, подслушать разговоры у фонтана, проследить за уходящими, но тайну Хенильи фидусьяр не знал и смерти Арбусто не видел, а покойник не был дураком. Из доклада Гомеса он понял все или почти все. О том, что истину можно установить через фидусьяра, капитан, к своему несчастью, не знал. А брат Хуан, опять-таки к своему несчастью, не знал, что фидусьяр может следить за спутником не только с его плеча.