— Это не ваше дело, дон Мануэль. — Лицо Лиханы стало упрямым и пугающе жестким. — Вернее, не только ваше. Прежде всего, нам нужна правда. Всем. Только она даст покой.
— Мы ее знаем! — вскинулся Альфорка.
— Хайме же говорил… Этот сукин сын решил не вмешиваться и убил гонца.
— Мы не знаем причин, — покачал головой муэнец, — мы не можем судить непредвзято.
— А «белолобых» вы тоже резали непредвзято? — хмыкнул Альфорка. — Хенилья та же падаль, только гаже…
— Вот он! — выдохнул Доблехо. — Пришел…
Огромная, в два человеческих роста, фигура медленно выступила из-за прижавшихся к берегу деревьев. Она мерно, словно на параде, поднимала и опускала ноги, и каждый шаг отдавался тяжелым монотонным эхом, будто кто-то забивал в мокрую землю сваи. За спиной пришельца черным плащом тянулась тень, гордую голову венчал старинный шлем с поднятым забралом. Бьющая в лицо ночному гостю луна высвечивала резкие благородные черты, делая белый мрамор еще белее.
Командор Хенилья соизволил покинуть свой постамент ради тех, кого он оставил без помощи ровно семнадцать лет назад.
Глава 3
1
Он был в белоснежных, богато украшенных доспехах и держался неестественно прямо — казалось, у него нестерпимо болит голова. Диего не сразу сообразил, кто перед ним. Слишком уж далек был каменистый сонный берег от залитой кровью приемной, которую украшала статуя Адалида. Теперь истукан неведомым образом ожил и еще более немыслимым образом оказался в Альконье! Де Гуальдо сам не понял, как его рука легла на эфес, словно сталь могла остановить камень, а мраморный воитель приближался неспешно и неотвратимо, будто шагал в эскорте завладевающей этим миром ночи.
В густеющем сумраке раздавались лишь звуки шагов. Не бил по ногам широкий меч, не колыхались перья на шлеме, не морщилась кожа сапог, не звенели шпоры. Эта шагающая неподвижность почти что завораживала…
Белая стопа опустилась на лежавший в траве камень, раздался резкий скрежет. Пришелец застыл, все так же прямо держа голову, затем на шаг отступил. Мраморный сапог описал полукруг, сдвигая с дороги досадную помеху, и похожий на тыкву булыжник, покинув насиженное место, покатился к воде. Раздался плеск.
— Вернуться — это бывает. — Первым очнулся похожий на королевскую куницу южанин. — Сам такой. Но вернуться истуканом… Узнаю? Гонсало.
— Ты не изменился, — огрызнулся другой, кажется, Себастьян, — так с чего меняться Хенилье? Скажи лучше, что делать станем?
Это не Адалид, а командор! Это и не мог быть Адалид. Победителю синаитов нечего делить с защитниками Муэны, а вот Орлу Онсии хорошо бы объясниться, но, будь оно все проклято, почему статуя? Ведь другие вернулись людьми?!
— Это я его призвал. — Хайме де Реваль был еще спокойней Лиханы. — Только сейчас вспомнил. Значит, это мое дело.
— Его позвала Альконья, — покачал головой дон Луис, — как и вас, и Диего. Сегодня семнадцать лет. Сегодня мы должны узнать…
Они перешептывались, а мраморный гость приближался все тем же парадным шагом. Вот он миновал треугольный камень, вот перешел сонный ручей, безжалостно проломив тростники. Теперь Адалид был совсем рядом. В особняке он не казался таким уж огромным, но тогда истукан смирно торчал на своем цоколе, а у его подножия умирали.
— У него на кирасе крест, — негромко сказал де Реваль, — и тем не менее он здесь… Дон Луис, выходит, это возможно?
— Как видите, — пожал плечами Лихана, — хотя этот крест вряд ли был освящен… Мы слишком мало знаем.
— Скоро узнаем больше, — пообещал южанин. — Дьявольщина, как же мне не хватает пистолетов!
— Тут нужна пушка, — уточнил Себастьян, — но ее тоже нет.
Де Реваль слегка шевельнулся, и Диего понял, что тот сейчас сделает. Воин всегда опередит монаха, и де Гуальдо опередил.
— Ты так и не ответил на мой вопрос, командор, — бросил он в мраморное лицо, — почему ты меня отравил?
Тяжелая нога, уже занесенная для шага, вернулась назад, утонув по щиколотку во влажном гравии. Статуя неспешно наклонила голову, глядя на заговорившего с ней человека. Глаза у нее, как и прежде, были выпуклыми и белыми, но в них прорезались точки слепящего света — зрачки.
— Пользуясь данным мне Святой Импарцией правом, — прогремело сверху, — я называю своих личных врагов. Главными из них являются глава Закрытого трибунала герцог де Пленилунья и восемь членов Государственного Совета, находящиеся на его стороне. Они ненавидят меня за милости, которых мои государи удостоили меня, простого идальго по рождению, за мою завоеванную в бою славу и за любовь, которую питали ко мне мои солдаты и простонародье. В услужении у моих врагов немало людей, ставящих свое благополучие превыше блага Онсии. Их я назвать поименно не могу, равно как и тех титулованных ничтожеств и бездарных генералов, которым не дают покоя мои победы. Кроме них я должен назвать некоего Диего де Муэна, соблазнившего мою жену и предательски убившего меня в собственном доме. Все, что скажут обо мне эти люди, они скажут с целью опорочить мое честное имя.
— При жизни ты молчал, но не лгал, — почти с нежностью произнес Диего, пытаясь поймать глазами два луча, в которые превратился взгляд Хенильи. — Неужели камень трусливей куска мяса?