— Еду, — мотнул головой Диего, сам не зная, жалеет он о том, что вернулся, или уже нет. Фарабундо пожал плечищами и потянул створки на себя, впуская в добрую тишину конюшни рев взбесившегося потока, неистовый невечерний свет и призывное ржанье.
Знакомый гнедой жеребец переступал с ноги на ногу и мотал гривой, он был готов пуститься в путь хоть сейчас. Он не сердился на человека, которого вез в свой смертный день, да и помнил ли он, что с ним произошло, или просто побежал по новой дороге, не заметив подмены? Диего положил руку на лошадиную холку, ощущая живую конскую плоть и не веря ни своим глазам, ни своим пальцам.
Пикаро снова заржал, и Диего, ухватившись за гриву, вскочил на ожившего жеребца. Хорошо, что, скитаясь с адуаром, он привык ездить без седла и идти навстречу любым страхам.
— Я отведу сеньору в Аббенину! — прокричал в спину Фарабундо. — И лекаря!..
Де Гуальдо обернулся, но белое полуденное солнце било в лицо, заставляя зажмуриться. Гром водопада стал еще неистовей, по лицу и рукам хлестнули брызги, словно снизу пошел дождь. Сквозь шум воды прорвался одинокий птичий крик, дождь превратился в ливень, Диего крепче вцепился в жесткую гриву и открыл глаза. Внизу клокотала белопенная бездна, солнечное безумие отрезало прошлое, а впереди вздымалась, уходя в прошитую звездами вечернюю синь, радужная полоса. Так близко де Гуальдо ее не видел.
Падучей звездой скатился с неба одинокий коршун, понесся рядом, кипящий котел стал белыми, пронизанными светом облаками, по которым скользили, стремясь к неведомой цели, крылатые тени. Их собиралось все больше, этих похожих на распластавшихся птиц теней, но ни одна не напоминала всадника или хотя бы лошадь, и Леон невольно покосился на свои руки. Они были на месте, как и грива и уши Пикаро. Коршун по-прежнему летел рядом, на черных крыльях алели странные пятна, а облака внизу начали таять, расплываясь вечерним туманом. Запахло водой, но не бурной, а спящей, грезящей о забытых богах, царствах и войнах…
Свет вспыхнул и погас, полдень обернулся сумерками, спутник-коршун исчез, под копытами Пикаро захрустел гравий, но конь все еще несся вперед, вытянув шею, и вечерняя дорога становилась знакомой. Сейчас в нее вольется замковая тропа, потом будет ручей и два одинаковых валуна, затем поворот, заросли барбариса и берег. Лаго-де-лас-Онсас. Черные заросли, зеленое небо, танец ночных мотыльков над серебряной водой, первые редкие звезды… Уже не свет, еще не тьма. До полуночи далеко, он бы успел и обычной дорогой.
Успел, но не увидел бы радужной арки над самой головой и не узнал, на что похож водопад с высоты птичьего полета, на что похож сам полет…
Пикаро перешел на рысь, обернулся, тихонько фыркнул. Стояла хрупкая, сумеречная тишина.
— Куда теперь? — шепотом осведомился Диего, подставляя лицо легкому ветру. — Я не знаю, а ты?
Пикаро знал. Скорее всего…
3
Сапоги Лиханы тонули в траве, Хайме глянул на свои ноги — они тоже стояли на обычной земле. Галерея пустых зеркал уступила место озеру. Тому самому, в которое он не решился войти, когда все были живы.
— Ты сказал? — Альфорка по своему обыкновению появился внезапно и спросил о чем-то, понятном лишь ему.
— Здравствуй! — кивнул Доблехо, становясь рядом с приятелем. — Собрался довести дело до конца?
— А как же иначе? — удивился Маноло. — Он же должен был вступить в наш полк, и не его вина, что не вышло.
— Он вступил, — не согласился Себастьян. — Тот, кто вместе с полком принял бой с превосходящими силами противника, зачисляется в него незамедлительно.
— В самом деле, — обрадовался Маноло, — а я и забыл!
— Как и всегда, — не преминул поддеть приятеля Себастьян. Эти двое стояли и пререкались, словно не было ни хаммериан, ни смертей.
— Проклятье! — раздалось сзади, и Хайме оглянулся. У все еще светлой воды чернело два силуэта — человек и конь.
— Брат Хуан — мой гость, — сказал человек, — неужели нельзя было оставить его в покое?
— Вы ошибаетесь, сеньор де Гуальдо, — дон Луис шагнул навстречу пришельцу, — сеньор де Реваль не только ваш гость, и он пришел сюда по доброй воле.
— Не уверен, — огрызнулся Диего. — Де Ригаско — южане.
— Я тоже с юга, — хмыкнул Альфорка. — Правда, мои родичи сочли фамильный склеп слишком благочестивым для столь паршивой овцы. Не передать, как я им за это благодарен… Они всю жизнь пытались решать за меня и наконец-то решили правильно.
— Я предпочитаю решать за себя сам, — хмуро бросил Диего, — и, полагаю, брат Хуан тоже.
— Дон Хайме уходил и возвращался, как и вы, — примирительно произнес Лихана. — Когда-нибудь он придет навсегда. Если захочет.
— Вот именно, а сейчас, если захочет, вернется к сестре.
— Нет! — чужим голосом перебил его Маноло. — Уже нет… Слышите?
Короткое ржанье, сразу злое и испуганное. Тяжелые мерные шаги, словно целый полк вдруг слился в единое огромное тело, плеск ударившейся о берег волны и вновь тишина, разбитая мерной поступью.
— Хотелось бы мне знать, кто умрет в первый раз, а кто — во второй и последний. — Маноло быстро облизал губы. — Я, пожалуй, согласен, но в одиночку я не умираю! Те, кто жив, вам лучше отойти.