— Нет, — для пущей убедительности Гомес замотал головой, — как есть нет. Он в окно прыгнул.
— Очень хорошо. — Главное — не сфальшивить. Ты еще не знаешь, кто перед тобой, но хочешь узнать. Законное желание, хотя, если дон Диего слышал их с Инес перепалку… Может, потому она так и кричала? — Сеньор, как ваше имя?
— Прошу простить… Сеньора звала Диего, а он, прошу простить, как выскочит…
— Значит, дон Диего? Уже что-то. Меня называйте брат Хуан. Я — монах ордена Святого Петра и инкверент Постоянного Трибунала Святой Импарции.
Управится ли Диего с шестеркой Гомеса? Покойный Хенилья разбросал бы недотеп с алебардами шутя, а про Карлоса и говорить не приходится.
— Добрым мундиалитам не пристало проливать кровь друг друга! — произнес Хайме с безмятежностью, сделавшей бы честь самому Торрихосу. — Вы ведь мундиалит, дон Диего?
— Да, — мужчина, не скрывая любопытства, разглядывал монаха, — я мундиалит. Прочесть вам Credo?
— Не сейчас. Итак, вы мундиалит, и вы не совершили никакого преступления, если не считать неподчинения приказам сержанта. Это случается, особенно с дворянами, которые весьма подвержены греху гордыни. Вы ведь ему подвержены, дон Диего?
— Безусловно, — подтвердил убийца, — и не только ему.
— Так смирите жестокость в сердце своем и не стремитесь прервать жизнь ближних своих. Гомес, это и к вам относится. Кстати, вам следовало внимательней осмотреть второй этаж.
— Виноват, — с готовностью закивал альгвазил, у которого увещевание встретило полное понимание. Проливать кровь ближнего со шпагой альгвазил не стремился. К чему стремился дон Диего, оставалось тайной. Любовник Марии был неразговорчив.
— Учтите на будущее. — Брат Хуан вновь смотрел на убийцу Хенильи. Даже если они дрались, Диего был виновен. В адюльтере и гибели человека, раз за разом спасавшего Онсию.
— Сеньор Диего… Пока я буду называть вас этим именем. Предлагаю вам прекратить сопротивление и проследовать с сержантом и его людьми в Алькальдию. Вам ничего не грозит, кроме небольшого штрафа за сопротивление закону.
Даже обвинение в адюльтере, ведь маркиза де Хенилья свободна.
Человек со шпагой отвесил вежливый поклон. Дескать, слышал и понял.
Гомес еще раз кивнул, хотя его никто не спрашивал. Альгвазилы не любят рисковать здоровьем, да и лишние сложности с родовитыми сеньорами им, простолюдинам, ни к чему. Царапнешь такого, а у него родственники, хлопот не оберешься. Сто раз пожалеешь, что благородного задел, а уж если, не дай боже, увечье нанесешь… Хотя тут увечьями и не пахнет. Как и родственниками.
Вновь надсадно заорал козодой. В отличие от Коломбо, синаитское капище его не пугало. Ну же, дон Диего, решайся. Или ты повинуешься, сбегаешь по дороге и тебя начинают искать как лоасского шпиона, или принимаешь бой. Соперники несерьезные, их можно запросто разогнать, но сбежать с роженицей ты не сможешь.
— Вы отдадите шпагу?
— Увы, нет. — Слова и улыбка были вежливыми и чуть ли не дурашливыми, но вот глаза… — Мое инкогнито и честь дамы… Их следует защищать. Сами понимаете.
Хайме понял, альгвазилы тоже, тем паче дон Диего не собирался вступать в пререкания. Он просто атаковал.
4
Приглушенные голоса, плеск фонтана и звон! Внизу, во дворе…
— Сеньора, не отвлекайтесь. Сложите полотно в четыре раза и процедите настой. Он готов. Какая прохладная ночь…
Врач мог бы и сам процедить свое зелье, но предпочел неторопливо пересечь комнату и захлопнуть окно. Вниз он даже не глянул, словно там не человека убивают, а коты сцепились.
— Да будет вам известно, сеньора, что самое большое количество нужного нам вещества находится в почках дерева, а потом — в коре. Тот порошок, что я заварил, представляет собой растолченную кору.
— Это надо выпить? — с сомнением произнесла Инес, глядя на золотисто-бурую, горько пахнущую жидкость.
— Выпить тоже можно, — безмятежно подтвердил Бенеро, — но лучше ввести внутрь, во влагалище, тампон, пропитанный этой жидкостью. Именно так мы и поступим.
— Диего! — раздалось сзади. Мария пыталась приподняться, бестолково шаря руками по простыням. — Диего…
— Я велел дону Диего выйти. Он вернется позже.
Врач возвышался между окном и кроватью каменной глыбой. Чтобы выглянуть во двор, пришлось бы его оттолкнуть.
— Диего вернется позже, — подхватила Инес, ставя плошку с зельем на стол и бросаясь к постели, — он велел тебе быть умницей и слушаться доктора. Ты ведь будешь умницей?
Мариита кивнула. В прозрачных глазах стояли слезы. Вернее, в одном глазу. Вторая слеза не удержалась и покатилась по щеке.
— Я умру, — негромко объявила дурочка, — зачем все это? Я умру. Приведите ко мне Диего, я хочу с ним проститься… А ты возьми себе мои гребни с изумрудами…
— Глупости! — почти взвизгнула Инес. — Мне твои гребни не нужны, а ты будешь жить!
— Нет, — заупрямилась больная. — Меня сейчас заберут… Муж заберет, он ждет… Он не простит! Тут был монах… Позовите монаха, я хочу покаяться… Моя вина, моя большая вина…
Позвать Хайме? После всего?! Нет, котенку нужен другой священник. Тот, который простит и утешит, а не станет тянуть из несчастной дурочки чужую смерть.
— Мариита, монах ушел.
— Мариита, монах ушел.