Рудольф вернулся к одинокому Нагелю, отвязал коня и замер с поводьями в руках. Куда делись исчезнувшие? Между Витте и Альтенкирхе нет ни деревни, ни хотя бы постоялого двора, только храм Пресвятой Девы на Мариинском холме и поместье Вольфзее. Он никого не встретил, значит, путники отправились в Альтенкирхе или к старой Берте, черт бы ее побрал! Если в карете была какая-нибудь из матушкиных ведьм, она потащила императрицу в Вольфзее, а Милика, как всегда, не смогла сказать «нет».
Вольфзее… Рудольф был там лишь однажды семилетним мальчуганом. В памяти всплыли увенчанные волками столбы, увитый плющом дом с двумя башнями, темные дубовые панели, старинные доспехи, шкуры волков и медведей… Неприятное место, чтобы не сказать жуткое, но стены там крепкие. Какая бы тварь ни разгуливала по здешним полям, в Вольфзее ей не вломиться, если только она не свила там гнездышко.
Рудольф Ротбарт с юности ходил в отчаянных храбрецах, что не мешало принцу-регенту, когда нужно, отступать. Здравый смысл подсказывал отправиться в Альтенкирхе, дождаться рассвета и вернуться с большим отрядом, но пока он будет ездить туда-сюда, может случиться всякое. Руди помянул своего рогатого тезку и повернул к озеру, лихорадочно вспоминая дорогу к старому дому.
Глава 6
1
Три звезды висели над самой церковью, три дрожащие голубые звезды.
В ночь свадьбы они стояли на дворцовом балконе, внизу серебрился Зильберштраль, пахло поздним жасмином, а Людвиг показывал ей созвездия. Меч, Жница, Бык, Миннезингер, Оборотень, Сокол… Боже, как же они были счастливы!
— Пришли, — с каким-то удивлением произнес Клаус.
— Пришли, — повторила Милика, стерев навернувшиеся слезы, — без Риттера.
— Погоди его хоронить, — прикрикнул Цигенгоф и осекся. — Прости, но ты и впрямь… Не плачь раньше времени — примета дурная. Парень не только лесничий, но и офицер, головы не потеряет. Поводит их до рассвета и уйдет.
— Куда уйдет? — вздохнула Милика. — И как?
— Да хотя бы по воде, — не сдавался Клаус. — Сразу видно, ты ничего в охоте не смыслишь. Волки — те же собаки, их главное — со следа сбить, а дальше — просто.
— Не лги, — перебила Милика, — не надо. Слышишь, они идут.
— Слышу, — пожал плечами Клаус, — ну и что? Риттер их обманул, вот они и воют. Пусть хоть увоются, мы-то у цели!
Императрица не ответила. Цигенгоф может говорить что угодно, но гибель Риттера на ее совести.
Волки плакали далеко, очень далеко. Было не понять, кого они гонят, все еще Риттера или уже их.
— Мама, — подал голос Мики, — а Отто скоро придет?
— Скоро, — соврал Клаус, — мы его внутри подождем. Входим, хватит мерзнуть и трястись — не зайцы.
Милика покорно потянула на себя очередную дверь. Неужели это она несколько часов назад вышивала ирисы, не знала, что делать с Гизелой, боялась за Руди? Ночь отрезала прошлое черным ножом и продолжала кромсать ломоть за ломтем. Из Хеллеталя выехало больше тридцати человек, теперь их лишь трое…
— Милика, проснись!
— Я не сплю.
— Мама, а здесь красиво…
Да, красиво и спокойно. Лунный свет, пробиваясь сквозь витражи, терял свой холод, пахло осенними листьями и отчего-то ягодами. У алтаря теплилось несколько лампад, из золотистой темноты выступали бык, орел, крылатый лев, ангел. Она обещала Мики, что ангел отгонит волков, выходит, она сказала правду?
— Мам, ты чего?
Какой простой вопрос, только ответить нечего.
— Все хорошо, милый. Надо зажечь свечи.
— Я тоже буду зажигать!
— Конечно, будешь.
Нестрашная тьма стала прозрачной, взлетела вверх, к расписанному звездами куполу. Волхвы преклоняют колена пред Младенцем, святой Георг поражает Змея, Анна говорит с Елизаветой. Приглушенный блеск подсвечников, ветви можжевельника и бересклета, медно-рыжие иммортели для архангела Михаила, нежно-розовые — для Пречистой Девы. Тишина и чистота, лампадки полны масла, на мозаичном полу — ни соринки. Кто выстроил в лесной глуши церковь? Кто за ней следит?
— Мама, — Мики с горящей свечкой в руках застыл перед иконой, — смотри, Руди!
— Ты про кого? — подмигнул Клаус. — Про Георга или про Змея?
Император насупился, граф Цигенгоф покаянно вздохнул и зажег святому Георгу сразу три свечи. Рыжие отблески упали на кудри воина, усугубив и без того немалое сходство.
— Теперь видишь? — настаивал Микки. — Это Руди!
Не Руди, но кто-то из Ротбартов. Только им могло прийти в голову возвести в запретном месте церковь, и только у императора хватило бы денег на убранство, потому что это была не бронза, а золото. Червонное золото, отданное земными владыками небесной заступнице. Людвиг никогда не говорил о Мариинской церкви, о своей кормилице, о Вольфзее. Почему?
Милика взяла Клауса за локоть:
— А теперь ты расскажешь мне все. Ты меня слышишь, все!
2
Ворота были все те же — массивные каменные столбы, украшенные опиравшимися на щиты волками. Окованные позеленевшей медью створки гостеприимно распахнуты, за ними — липовая аллея. Заходите, вас ждут, только кто?
Нагель безропотно подошел к столбам, но Руди показалось, что конь вот-вот заплачет. Принц-регент придержал жеребца, раздумывая, что делать дальше. Усилившийся ветер гнал редкие облака, раскачивал ветви, срывал и кружил уставшие ждать листья, пахло можжевельником и поздними грибами. На первый взгляд ничего опасного, на второй — тоже, но Рыжий Дьявол с детства не доверял незапертым дверям, а немалый опыт драк и погонь твердил, что лучше целый конь за углом, чем прирезанный — у крыльца. Конечно, были еще волки и тварь, прикончившая солдат, но вой почти стих, а ночной убийца мог преспокойно войти в распахнутые ворота, если уже не вошел. Как гость или как хозяин.