Рыба? Но облако походило на оленя…
— Что с мамой? — Голос еще не рожденного сына ворвался в дворцовый парк, и счастье растаяло вместе с небесной рыбой.
— Все хорошо, она приходит в себя…
Как трудно открыть глаза и поднять голову. Как трудно просыпаться, возвращаться в боль, в холод, в одиночество.
— Милика, во имя дьявола, почему тебе не сиделось в Хеллетале? — Рудольф, он и в самом деле пришел. А она почти решила, что это сон.
— Я хотела поговорить с тобой о твоей… о твоей…
— Это я виноват, — признался Клаус, — мы боялись за тебя. Эти твои поездки…
— Куда моим поездкам до ваших, — ухмыльнулся Руди. Он всегда ухмылялся, всегда спорил и никогда ни о чем не говорил всерьез. Людвиг был другим, он не смеялся над тем, над чем смеяться нельзя. Людвиг! Где он?!
Милика рывком села, сбросив с себя куртку Руди. Над головой были золотые, пронизанные солнцем ветки, сквозь которые нестерпимо синело небо.
— Руди, — женщина вцепилась в руку деверя, — где Людвиг?
— Ушел, — лицо Рудольфа было совершенно спокойным, — и нам тоже пора. Вернее, вам. У меня здесь еще пара дел.
— Я не пойду! — Милика попробовала встать, но ноги подкосились, и она почти упала на пол. — Я останусь. С Людвигом. Руди, ты позаботишься о Мики?
— Позабочусь, — буркнул деверь, — и немедленно. Сыну в первую очередь нужна мать, так что изволь отправляться с Клаусом. Нагель в порядке, я смотрел. Как доберетесь, пришлите сюда священника. И коня поприличней.
— Я не хочу, — замотала головой Милика, — мое место здесь. С Людвигом.
— Руди, — Клаус в отчаянье переводил взгляд с нее на деверя и назад, — давай наоборот.
— Цигенбок! — голос Рудольфа хлестанул, как кнут. — Ты уже сделал все, что мог, и даже больше. Забирай их, и вон отсюда!
— Я не уйду, — деверь ее не слышит, не желает слышать, но она заставит считаться со своей любовью, будь он хоть трижды регент, — слышишь, не уйду!
— Уйдешь, — Рудольф схватил ее за запястья, вынуждая встать, — если любишь Людвига, а не себя, уйдешь.
Забирай их, и вон отсюда!
— Я не уйду, — деверь ее не слышит, не желает слышать, но она заставит считаться со своей любовью, будь он хоть трижды регент, — слышишь, не уйду!
— Уйдешь, — Рудольф схватил ее за запястья, вынуждая встать, — если любишь Людвига, а не себя, уйдешь. Клаус, долго еще вас ждать?!
Милика рванулась, но Руди мог сдержать дикого жеребца, не то что женщину. Он не позволит ей остаться, но она теперь знает дорогу. Принц-регент не станет вечно сидеть с невесткой, у него слишком много дел.
— Пусти, — попросила Милика, и брат Людвига, не говоря ни слова, разжал руки, — мы едем с Клаусом.
Цигенгоф торопливо подхватил Мики, и они втроем пошли к тропинке. На краю обрыва Милика оглянулась: Рудольф Ротбарт стоял у церковной ограды и смотрел им вслед золотым волчьим взглядом.
Эпилог
1
В лиловеющем небе кружило воронье, рвались ввысь шпили Святого Михаэля, за ними проступала прозрачная луна. Принц-регент поднялся и неспешно задернул шторы.
— Спасибо, — от души поблагодарил Цигенгоф, — после вчерашнего я с этой круглой дурой не в ладах.
— Она скоро похудеет, — утешил Руди.
— Слушай, — Цигенбок внимательно посмотрел на приятеля, — никак не пойму, что с тобой сегодня не так.
— Спроси что полегче, — предложил его высочество, — тут я тебе не помощник.
— Полегче, говоришь? Тогда откуда ты взялся? Я был уверен, что ты у своей красотки.
— Георга благодари, — зевнул Рудольф. — Вот уж действительно во всем плохом есть свое хорошее.
— Георга? — Цигенбок явно ничего не понимал. — Он-то тут при чем?
— При многом… Хочешь выпить?
— Признаться, не очень
— А я выпью. — Руди налил вина и кивнул на свернувшуюся у камина Брауне. — Спит… Всю ночь выла, а теперь спит.
— Ты говорил о Георге.
— Говорил. — Рудольф ополовинил бокал. — Я удрал из Витте, потому что не хотел его видеть. Иногда нет ничего хуже старых друзей, которые тебя знают лучше, чем ты сам. Особенно если одному из них взбрело в голову тебя убить.
— Георг хотел тебя убить? — затряс головой Цигенгоф. — Пожалуй, я все-таки выпью.
— Пей, — разрешил Рудольф, вновь берясь за бокал. — Пока ты пытался натравить на меня Милику, сюда явился Георг. Ему передали, что я прошу его подождать. Он остался, но сначала куда-то послал слугу, что и требовалось доказать.
— А потом?
— А потом я доказал, — хмыкнул Рудольф, — на пустыре в Льняном переулке. Знаешь это место?
— Обижаешь, — возмутился Цигенбок, — его весь Витте знает. И скольких ты убил?
— Четверых. А пятый оказался молочным братом моего лучшего друга Георга.
— Господи…
— Господь тут ни при чем, скорее уж сатана. Но, как ты понимаешь, встречаться с Лемке мне расхотелось, и я решил развеяться.
— И что теперь будет?
— Не знаю! — Глаза Руди бешено сверкнули.
— Со мной и впрямь что-то не так, даже ты заметил! Я — регент, Клаус, а не палач… Я знаю, что должен сделать, и я сделаю, но, дьявол, уж лучше б мне руку под Гольдфельтом оторвало!
— Ты с Георгом так и не виделся?
— Нет. Слушай, Цигенбок, иди отсюда, а? И без тебя тошно.
— Ладно, не злись. Просто я не мог поверить, что это Лемке.
— А сейчас веришь?
— А что мне остается? Свинья!
— Можно сказать и так, ладно, проваливай.