Дьявольщина, а с чего это брату приспичило заводить этот разговор? Ему б за беременную жену бояться и лекарей трясти, а он пристал со своей просьбой, словно на войну собирался.
Рыжий Дьявол хмыкнул, как всегда, когда чего-то не понимал. О невестке и племяннике он не забывал, хотя походы, войны, государственные дела съедали все силы и время. Если повезет, лет через двадцать Мики его расседлает, но если племянник удастся в мать, любящему дядюшке придется волочь на себе Миттельрайх и дальше. До предсказанных семидесяти семи, когда можно будет с чистой совестью отправляться ко всем чертям! Императору тогда будет пятьдесят — прелестный возраст. Седина в бороду, а бес в ребро.
Руди глянул на небо. Не просто так, а прикидывая, который час. Созвездия ответили, что не больше двух. Если поторопить Нагеля, к рассвету он будет в Хеллетале. Правда, без гостинца, Мики будет разочарован… Хотя почему без гостинца? Михаэлю пора садиться в седло, но коня воин выбирает сам. Нужно отвезти Милику с Мики в Витте за лошадкой, а заодно выгнать оставшихся после матери старых ведьм. И как только Милика их терпит?! Решено, он едет к невестке, тем более в ближайшие два месяца будет не до нее.
2
Они стояли среди каких-то колючих кустов и ждали Риттера. Цигенгоф держал на руках императора, а императрица-мать пыталась оттереть загустевшую кровь. Она все-таки заставила Клауса перевернуть безрукого и сама закрыла ему глаза. Зачем?
— Клаус, — Милика сунула окровавленный платок за отворот рукава, — Клаус, милый, почему мне не страшно? Я должна умирать от ужаса, а я не боюсь. Я сошла с ума?
— Ты боишься, — утешил Цигенгоф, — только не чувствуешь. Страх — это как рана. Я видел, как солдаты дрались с пулей в брюхе, словно здоровые, а потом падали — и все… Мы сейчас тоже деремся, нам не до страха. Ты понимаешь, о чем я?
— Понимаю. Ты обещал мне все рассказать…
— Позже, — Клаус натужно улыбнулся, — утром. А пока я могу сказать только одно… Я тебя люблю.
А пока я могу сказать только одно… Я тебя люблю. Давно люблю.
— Клаус!
— Я знаю, что ты скажешь, так что можешь не говорить. Я молчал семь лет, молчал бы и дальше, но оторванные руки располагают к… к откровенности, но это пройдет, утром… — В кустах что-то хрустнуло. Клаус резко обернулся, схватился за шпагу и тут же отпустил. — Это Риттер. Ну, что там?
— Трупы, — начал лесничий и прервал самого себя: — Тише!
Они замерли, слушая ветер. Ничего… Нет, снова этот плач. Далеко, на самом пределе слуха, сразу и не разберешь. Риттер резко обернулся, губы плотно сжаты, брови сведены.
— Что? — Клаус прижал к себе Микки. — Что скажешь?
— Они вышли из Вольфзее, — голос Риттера был твердым, — и ищут. Будут ходить кругами, пока не возьмут след. Они идут от крыльца, а вы вышли через лесной ход. У вас есть время, но в обрез.
«У вас?» Значит, Риттер их бросит. А почему бы и нет, он и так ради них рискнул головой.
— Вас? — Клаус не хотел смириться с очевидным. — Что значит «вас»?
— Дальше пойдете одни, — отрезал лесничий и поднял руку. — Видите, пять звезд, три вместе и две левее?
— Звездный Сокол? — переспросил Клаус.
— Да, Сокол. Идите на тройную звезду, через час увидите холм с церковью, она всегда открыта. Зажгите свечи и ничего не бойтесь. В церковь им не войти, а с рассветом они уйдут.
— Но…
— И запомните, — перебил Риттер, — кого бы вы ни увидели, не зовите его по имени. Если хотите спастись — молчите. Ваше слово — это смерть.
— Хорошо, — пробормотал Цигенгоф, — я не стану говорить.
— Тогда идите, и да поможет вам святой Михаил.
— А вы? — Милика задала вопрос, уже зная ответ.
— Ваше величество, — Риттер церемонно наклонил голову, — я — офицер Миттельрайха. Под Гольдфельтом я принял из рук принца Рудольфа Огненный Крест. Мои жена и теща об этом забыли, а я — нет.
Риттер повернулся к Цигенгофу:
— Мне нужны ваш плащ и сапоги.
Клаус кивнул и запрыгал на одной ноге, стаскивая сапог. Он тоже все понял. Чтоб дойти до церкви, нужно время, и капитан Риттер его им даст, остальное зависит от них.
Что можно сказать человеку, который идет умирать, чтобы ты жил? Милика пыталась найти слова, но их не было, а лесничий уже натянул чужие сапоги.
— Ваше величество, прошу простить мою дерзость, но вы должны меня обнять. Это…
— Я понимаю, — вдовствующая императрица, давясь слезами, прижалась к куртке лесничего, — запах… Я не забуду. И Руди… И Мики, когда вырастет. Храни тебя Бог.
— Храни вас Бог, — улыбнулся кавалер Огненного Креста, отстраняя Милику. Та послушно сделала шаг назад и опустила голову.
— До свидания, Риттер, — пробормотал Цигенгоф, но уйти им не дали. Мики не дал.
— С тобой ничего не будет? — В голосе сына слышались слезы. — Скажи, ведь не будет?
— Не будет, ваше величество, — заверил лесничий.
— Я… — Мики нахмурился и вдруг выпалил: — Капитан Риттер, я провожу… то есть привожу тебя к генералам!
— Благодарю, ваше величество, — новоиспеченный генерал поклонился, — могу я попросить вас об одной милости? Простите мою жену. У нее не было выбора… Как и у меня.
— Мама все сделает, — пробормотал Мики, — и Руди тоже. Правда?
— Клянусь Пресвятой Девой, — пробормотала Милика, вновь обвивая руками шею Риттера. Она сама не поняла, как это вышло, — просто увидела над собой темные глаза. В последний раз увидела.