Шаг за шагом через прошлое Миттельрайха, на губах — ухмылка, в руках — фамильный клинок. «Никогда не оглядывайся», — говорил Готфрид Ротбарт, Готфрид Кремень. Здесь ли он? Здесь ли неистовая Кунигунда, перчатка которой стала причиной войны? А ее внук Иоганн, эту войну погасивший? Где его тезка Рудольф, давший приют печатнику Августу Платкхарду, полководец Отто, весельчак Губерт, покончивший с собой из-за несчастной любви принц Герхард?
Вольфганг продал не только себя, но и весь свой род… Понимал ли он сам, на что идет? Чего хотел? Защитить свою землю, создать великую державу — или ему была нужна власть? Просто власть ради власти? И что теперь делать ему, идущему сквозь свое будущее?
Латиняне могут выбирать между раем и адом, а у Ротбартов одна дорога — в Небельринг, а потом — в золу. Всем родом, всей стаей… Стоит ли Миттельрайх этого кошмара? Почему они цепляются за жизнь, за ТАКУЮ жизнь? Что помнят из человеческого прошлого, а что забыли? Что вспомнит он сам, когда очнется в Вольфзее? Что помнит Людвиг? Что помнит отец? Неужели, как и мать, жаждет крови внука? Вряд ли ты это узнаешь при жизни, Руди Ротбарт, а потом тебе будет все равно.
Всем родом, всей стаей… Стоит ли Миттельрайх этого кошмара? Почему они цепляются за жизнь, за ТАКУЮ жизнь? Что помнят из человеческого прошлого, а что забыли? Что вспомнит он сам, когда очнется в Вольфзее? Что помнит Людвиг? Что помнит отец? Неужели, как и мать, жаждет крови внука? Вряд ли ты это узнаешь при жизни, Руди Ротбарт, а потом тебе будет все равно. Хватит! Ты почти пришел.
Волки не пытались остановить родича, но их было слишком много. Звери напирали друг на друга, и Руди пришлось сбавить шаг. Из церкви слышалось рычанье, возня и удары, словно там дрались собаки, но люди молчали, даже Мики. Неужели мертвы? Если да, придется решать — умирать ему или жить. Если Мики и Милика живы, выбора у него нет.
3
— Руди! — кричал Мики. — Руди!
Этого не могло быть, но это было. Руди был жив, и он был здесь. Деверь стоял на пороге, щуря глаза, в руке — кинжал, на черном сукне блестит цепь регента. Он ничего не делал и не говорил, но волки прекратили бой. Один, с окровавленной мордой, прихрамывая, подошел и встал рядом с братом.
— Руди, — выдохнула Милика, — это Людвиг.
Рука человека легла на голову зверя. Деверь что-то сказал Людвигу, и тот лег, положив морду на вытянутые лапы. Взгляд Рудольфа скользнул по освещенному алтарю, остановившись на прижавших уши волках.
— Вас призвали луной и вашими именами, — голос Рудольфа звучал устало и глухо, — уходите за теми, кто вас призвал.
Руди поднял тело статс-дамы и понес к выходу. Клаус захлопал глазами и бросился к Берте, но не поднял, а поволок за ноги. Что случилось дальше, Милика не видела: догорающие свечи сплелись в золотой венок, закачавшийся на серебряной волне, и все исчезло в горьком осеннем дыму.
В императорском парке жгли палую листву, а она носила под сердцем Мики. Плащ и тяжелое платье скрывали беременность, и Людвиг ничего не заметил. Он только-только вернулся с лоасской границы и отыскал жену среди рыжих кленов и отцветших роз. Милика не ждала его так скоро, от радости у нее подкосились ноги, муж ее подхватил и засмеялся.
А потом они брели, держась за руки, среди задумчивых статуй, в воздухе тихо кружились листья, а над горизонтом поднималось облако, похожее на однорогого оленя…
— О чем ты думаешь? — спросил Людвиг, и она ответила:
— О нашем сыне.
— Что ты сказала? — Император остановился и притянул ее к себе.
— Я сказала, — прошептала Милика, — что жду ребенка.
— Как это вышло? — Он был бледен как полотно. — Во имя Господа, как?
— Как у всех. — Милика встала на цыпочки и поцеловала мужа в губы. — Ты слишком доверял лекарям, но иногда снадобья бессильны.
— Абентман ответит за свою глупость!
— Он не виноват. — Милика лукаво улыбнулась. — Ни одно снадобье не подействует, если его вылить.
— Так ты, — он задохнулся, — ты меня обманула! Господи, как ты могла…
— Людвиг! — Почему он побледнел? — Я рожу тебе сына, у тебя будет наследник, и твоя мать нас простит.
— Так ты это сделала из-за нее? Что она тебе сказала?!
— Ничего. — Она прижалась к нему. — Ее величество со мной не разговаривает.
— Ее величество со мной не разговаривает. Людвиг, ты не понимаешь… Ты уехал, тебя не было, но ты остался со мной, во мне…
Он молча смотрел на нее, и ей вдруг стало страшно, как тогда, в лунном саду.
— Ты сердишься? Прости, пожалуйста! Прости меня, но я так хотела сына… Я это сделала из-за тебя, как… Как и все.
— Маленькая, что ты? Конечно же, я счастлив. Просто все так неожиданно. Ты же больна…
— Я здорова. Ты больше не сердишься?
— Я? На тебя? Какая же ты глупышка! Когда он родится?
— В январе.
— Мы назовем его Михаэлем. В честь отца… а крестным будет Руди. Ты ведь его любишь?
— О да, — покачнувшийся было мир вновь вернулся на место, — ведь он так похож на тебя.
— Руди сильнее, — Людвиг говорил словно сам с собой, — да, он сильнее, и он сможет.
— Что сможет?
— То, что не могу я, — он на миг задумался и вдруг улыбнулся, — или не хочу. Например, выиграть войну. Ведь ты же не захочешь, чтобы я весной воевал? Смотри, какое облако, совсем как рыба.